— И слава Богу, — заметил Чигирев.

— Действительно, Петербург есть Петербург, — поддержал его Басов. — Но вы обратите внимание, как проходит празднество. Всего три года назад окончилась Гражданская война, а это уже смесь ночного Парижа и Рио-де-Жанейро.

— А теперь вернемся в Москву, — предложил Алексеев.

На трибуне какого-то партийного съезда выступал Троцкий.

— Естественно, после смерти Ленина между вождями партии началась борьба за власть. Но благодаря вам, Янек, среди них не было Сталина. Поэтому произошло вот что.

Зрители увидели картины многолюдных митингов. Потом какие-то выборы. Потом снова митинги, которые разгоняла милиция и армия. Потом вдруг все переменилось. Не было больше митингов и драк с милицией. На перекрестках Москвы стояли броневики, а улицы патрулировали кавалеристы и чекисты в кожанках.

— Троцкий получил большинство при партийном голосовании, — пояснил Алексеев. — В отличие от Сталина, кстати, который в нашем мире подтасовал итоги партийного референдума. Бухарин, Томский, Рыков, Каменев и другие попытались устроить переворот. Но Троцкого поддержали Дзержинский и Фрунзе. К двадцать восьмому году этот триумвират одержал полную победу. Все главные политические оппоненты сидели в тюрьмах. Остальные подчинились новой власти.

— Минуточку! — воскликнул Крапивин. — Но в нашем мире Фрунзе и Дзержинский умерли к двадцать восьмому году.

— Значит, в этом мире не было того, кто помог им отправиться на тот свет, — усмехнулся Басов. — Не ты ли тому причиной, Янек? Впрочем, туберкулез есть туберкулез. Дзержинский умер в двадцать девятом году и, похоже, без посторонней помощи. Это его похороны вы видите сейчас. А вот Фрунзе очень подозрительно разбился на самолете в тридцать втором, когда летел инспектировать войска Одесского военного округа. Вот теперь хоронят его. Ничего не поделаешь, на вершине власти есть место только одному.

— Судя по всему, у Врангеля, пока большевистские вожди боролись за власть, был соблазн высадить десант, — снова вступил в разговор Алексеев, — но Англия и Америка не позволили ему это сделать. По крайней мере так писали в мемуарах многие крымские генералы.

— Слащев? — спросил Крапивин.

— Нет, Слащева в тридцатом году убил агент ГПУ, — ответил Алексеев. — Мемуаров он оставить не успел.

— Жаль, — вздохнул Крапивин. — Толковый был генерал и храбрый солдат.

— Судьба, — пожал плечами Басов. — В нашем мире он погиб в тот же день и тоже насильственной смертью.

— Теперь вернемся чуть назад, — объявил Алексеев. — Тридцатый год.

Зрители увидели сходку в деревне. Какой-то человек в кожанке и с револьвером что-то горячо говорил крестьянам. Потом картинка сменилась. По раскисшей весенней дороге несколько подвод под конвоем красноармейцев выезжали из деревни. На них понуро сидели крестьяне: мужики, бабы, малые дети.

— Очень похоже на коллективизацию, — заметил Чигирев.

— Совершенно верно, — подтвердил Алексеев. — Она и есть. Все, как в нашем мире. Только вместо колхозов сельскохозяйственные коммуны. Но суть от этого не изменилась.

Теперь на трехмерном экране появилась какая-то грандиозная стройка. Сотни людей возводили огромную насыпь, месили глину, обслуживали какие-то механизмы.

— Днепрогэс, — пояснил Алексеев. — Одна из великих строек индустриализации, начавшейся в тридцать втором году.

— Все, как у нас, — проворчал Чигирев.

— Любое направление развития имеет свою логику, — сказал Басов. — Выбор есть всегда, но, выбирая одно из направлений, необходимо полностью отрабатывать всю логическую программу… или отказываться от поставленной цели. Во второй половине двадцатых был выбор: жесткая плановая экономика или рынок. Троцкий, как и Сталин в нашем мире, выбрал первое. После этого почти полное повторение действий Сталина стало для него практически неизбежным. Между прочим, во многом он действовал даже жестче, чем Иосиф Виссарионович. Например, для участия в грандиозных стройках были сформированы трудовые армии. Рабочие и инженеры набирались туда по призыву, как на военную службу. Впрочем, энтузиазм в стране был огромный. Вот, посмотрите: демонстрация в честь пятнадцатилетия Октябрьской революции и парад физкультурников Первого мая тридцать третьего года. Согласитесь, такой восторг подделать невозможно.

Несколько минут собравшиеся наблюдали до боли знакомые картины советских торжеств, все отличие которых от известных им хроник состояло только в портретах Троцкого на месте изображений Сталина. Потом кадры снова сменились. По залитому огнями многочисленных реклам вечернему Невскому проспекту спешили многочисленные дорогие автомобили, блестя хромированными деталями и освещая пространство мощными фарами.

— Обратите внимание, — воскликнул Алексеев. — Это Петербург в тридцать четвертом году.

— Ни дать ни взять Нью-Йорк, — усмехнулся Крапивин.

— Ну, где ты в Нью-Йорке такую великолепную архитектуру найдешь? — Басов постарался изобразить обиду в голосе.

— А вообще-то похоже, — усмехнулся Алексеев. — Во всем мире депрессия и кризис, а Петербург процветает. Помог новый курс Рузвельта. Новый президент США прикрыл множество банков, проводивших рискованную финансовую политику, и их владельцы предпочли перевести свой бизнес в Петербург. Теперь он стал одним из крупнейших мировых финансовых оффшоров.

— Мыльный пузырь, — фыркнул Чигирев. — Ничем хорошим, кроме кризиса, это не кончится.

— Смотри дальше, — мягко улыбнулся Басов.

Теперь перед их взором предстали крымские набережные и плещущееся о берег море. По дорогам двигались немногочисленные автомобили, в основном грузовики.

— Крыму не так повезло, — сообщил Алексеев. — Фактически он превратился в периферийное государство Южной Европы. Правда, промышленность у него оказалось куда более развитой, чем у балканских соседей: сказалось наличие квалифицированных инженеров, бежавших от советской власти. Но в целом экономические показатели были не на высоте. Кризис усугубляли высокие расходы на армию и на строительство оборонительных сооружений. Ага, вот важный момент. В тридцать четвертом году Врангеля на посту президента сменил адмирал Корсаков. Произошел небольшой государственный переворот, в ходе которого ключевые посты заняли более молодые офицеры. Новое поколение. Те, кто вступал в Гражданскую еще поручиками или даже юнкерами и гардемаринами. Самому Корсакову, как видите, сорок лет.

Собравшиеся увидели, как в огромном соборе митрополит благословляет молодого адмирала с волевым лицом.

— А кто такой этот Корсаков? — спросил Крапивин. — Что-то не припомню.

— Когда штурмовали Крым, ему было двадцать шесть, и он служил на одном из кораблей старшим лейтенантом, — пояснил Басов. — В нашем мире мы не нашли упоминаний о нем. Либо погиб, либо бежал в эмиграцию, где ничем себя не проявил. А здесь он развернулся. Сразу начал реформу армии. Создал вооруженные силы нового типа, заточенные под задачи обороны полуострова. И вместе с тем сохранил боевой потенциал Добровольческой армии, которая продолжала существовать еще со времен Врангеля. При нем на вооружение крымской армии попали многие передовые системы, разработанные русскими инженерами, в частности истребители и штурмовые бомбардировщики Сикорского. Он привел на высшие командные посты тех офицеров, которые готовились уже не к прошлой, а к грядущей войне. Ну и в общественной жизни Крыма он тоже сделал кое-какие реформы. Что называется, ослабил вожжи. Появились политические партии, хотя коммунистическая идеология оставалась под запретом. Пресса обрела определенную свободу.