— Генрих, «низшая славянская раса» сейчас, даже в теории, среди серьезных ученых не проходит. А я, ближе узнав русских, могу засвидетельствовать перед кем угодно, что они столь же культурны и цивилизованны, как мы. Если не больше нас. Был бы ты простым приезжим из Берлина, я бы сводил тебя здесь в Исторический музей. Там, в одном из залов, наверное уже до конца времен будет выставка про нас. И среди прочего, коллекция немецких солдатских фотографий. Не те, что с виселицами, и им подобным — а обычный солдатский быт. Какие там «высокие одухотворенные лица», отмеченные печатью интеллекта, и какие высококультурные развлечения, сродни диким папуасам. Хорошо, что русские не такие как мы — им отчего-то в голову не приходит считать нас унтерменшами.

— Конечно, достаточно того, что они контролируют у нас все и вся. Даже этот наш разговор, будто бы наедине — интересно, сколько тут спрятанных микрофонов? Или вон то зеркало, для чего оно в комнате для допроса — любопытно, кто сидит сейчас по ту сторону, сам герр Берия, или герр Абакумов? А может даже и Сам?

— Генрих, ну зачем считать русских глупее нас? Однако же никто не может отрицать, что Германия сегодня, в союзе с Россией, или «под русским сапогом», если тебе так угодно, является одним из самых богатых, сильных и процветающих государств Европы. Конечно, если не учитывать СССР — но куда выше французов и всякой мелочи, с Англией лишь пока вопрос. Мы даже территорию почти не растеряли — Судеты, Силезия, Австрия, датский Шлезвиг, даже хороший такой кусок Эльзас-Лотарингии. Ну а Кенигсберг — что ж, он был русским еще при императрице Елизавете. Если сравнить с положением, на шесть лет после той войны, это год 1924, то выходит как день и ночь!

— Еще лучше было бы, Рейх до Урала.

— А еще лучше, если бы Земля была повернута к Солнцу одной нашей стороной. Но сие так же не в наших силах. Хотя герр Штрелин в разговоре со мной выражал сожаление, что идиот ефрейтор сорвал мирный план русско-германского симбиоза. Каковая возможность была еще во времена царя — если бы удался наш союз с Россией против Антанты, или Бьеркский договор 1905 года стал бы реальностью, или вообще, вместо Николая на трон вступил бы его братец Михаил. Угадай, кто бы в том союзе играл роль «нации умной», а значит, реально управляющей — а кто, ресурсно-сырьевого придатка? Но теперь эта возможность безвозвратно упущена — и оттого, что теперь русские не уступят нам в общем уровне образования и культуры, но их в разы больше; и потому, что мы уложили в могилу целый слой «цветущих возрастов»; а главное же, у русских к нам сейчас такой счет, что они не согласятся на союз иначе чем с побежденной Германией. Что ж, реалполитик — следует смириться и принять мир таким, как он есть. Тем более, что Советы оказались добрым и рачительным хозяином — а не грубым мясником, жаждущим мести. А вот что было бы, окажись на их месте англосаксы — вопрос. Или ты считаешь «план Моргенау» русской пропагандой?

— Американцы культурная нация. Они бы не посмели. Мы же все-таки не дикари?

— Спроси это у жителей Дрездена. А также Гамбурга, Бремена, и десятка других городов. Странно ведь, что даже «русские варвары», имеющие к нам гораздо больший счет, на такое не решались, а цивилизованные европейцы, без проблем и колебаний!

— Им было просто нечем. Не было у Советов тысяч «летающих крепостей».

— Зато они вошли в Германию — и могли строем гнать нас в наши же газенвагены. И я не уверен, что у них не было Бомбы, году так в сорок четвертом. Или даже раньше. Если слухи об их союзниках, это действительно правда.

— Какие еще союзники?

— Ты не знаешь, о чем шепчутся в кулуарах Вашингтона, Лондона, Парижа? Ну и хорошо, Генрих — меньше знаешь, крепче спишь. Но ты слышал, что было в Шанхае? Так поверь, велика вероятность, что они могли сделать то же самое с Берлином, или любым из наших городов! Могли, но не стали!

— Ну и что ты хочешь мне сказать, Руди? Вряд ли ты пришел просто повидать прежнего благодетеля и начальника?

— Повидать тоже было нужно, Генрих — хотя бы для подтверждения твоей личности. Чтоб никто не сказал бы, что русские поймали не того. Кстати, будут еще свидетели — я человек скромный, и на процессе появляться не хочу. Но поверь, что для моей службы не составит труда найти в Германии тех, кто тебя опознает.

— Ну тогда, насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы я пел как соловей на допросе о своих коварных планах, которых я составлял вместе с идиотом Хоконом Седьмым? Читая газеты, что любезно предоставили мне в камеру, я даже сожалел, что было не так. Что я не был в Норвегии «кукловодом», отдающим приказы королю, «Асгард» не был покорным мне аналогом СС, а американцы не оказывали мне неограниченную тайную поддержку.

— Заметь, что это не русские газеты. А французские. Хотя могу тебя заверить, что в бельгийских, голландских, датских и даже английских пишут то же самое. Никто не поверит, что сам Генрих Гиммлер был объектом дешевого вымогательства. И если бы дело было лишь в мести, лучшим способом было бы оставить все как есть — а после опубликовать, как бывшего главу СС ограбила и убила какая-то шпана.

— И что же вы от меня хотите? Я помню приговор, вынесенный заочно в Штутгарте. Все равно повесите — так какой мне интерес?

— Ну, виселица еще не самое худшее. Есть такое государство, Ватикан, так там до сих пор возле пустого столба обновляется хворост. Поскольку то, что было сотворено в Риме по твоему приказу, Его Святейшество считает преступлением против Веры Христовой. Обычно приговоренным оказывают последнюю услугу в виде удушения — но мне доподлинно известно, что в этом было отказано двоим: Муссолини и Достлеру. Желаешь стать третьим? Кстати, как только здесь узнали о твоем пленении, к Сталину тут же прибежал посол Его Святейшества. О чем был разговор, я не знаю — но догадаться нетрудно.

— Вы все равно вольны сделать со мной все, что хотите. И конечно, не оставите мне жизнь.

— Не оставим, Генрих — приговор тебе уже вынесен, двумя высшими на земле трибуналами: в Штутгарте, и в Ватикане. Но ведь и уйти можно по-разному. Неудачником, о котором и вспомнить-то брезгливо — или последним Повелителем Мирового Зла, что тоже есть величие, хоть и черное. И о тебе будут слова в учебниках истории, написанных лет через сто. Если ты нам подыграешь.

— Два миллиарда. Не марок — долларов. Во столько я оцениваю свою жизнь.

— Генрих ты с ума сошел? Русские и так вытрясут тебя до донышка. Поверь, они это умеют делать не хуже, чем гестапо. И хотя нам бы не помешало вернуть то, что вы с Зейсс-Инквартом награбили по всей Европе — но политический вред от твоего помилования был бы куда больше.

— Бормана ведь не повесили тогда? Интересно, он сейчас в камере по соседству, или в какой-то закрытой резиденции, консультирует правительство ГДР?

— Ну, Генрих, не надо повторять сказки бульварной прессы. О прочем — не отвечу, ты извини.

— Даже закоренелые грешники имеют право на смягчение приговора.

— А это уже вопрос к святошам, однако я сомневаюсь в их милосердии, применительно к тебе. Я ведь предупреждал тебя еще тогда, не надо трогать Церковь, но ты не послушал. Теперь у тебя выбор — умереть позорно и мучительно, или с величием и безболезненно.