Сейчас, не удержавшись, я зачерпнула горсть.

Жаль, по морозу снег рассыпчатый, и не выйдет построить крепость. Или хотя бы снеговика слепить. То-то бы все удивились, особенно смотритель парка. Вряд ли он привык к снеговикам.

Снег тает, и он по-прежнему вкусный.

— Горло болеть будет, — Кайя меня все-таки нашел.

— Хочешь?

Я готова поделиться вкусным снегом. И не только снегом, но всем, что имею, хотя если разобраться, имею я не так много.

— Хочу.

Кайя пробует осторожно, долго думает и говорит:

— Холодный.

Это же снег, конечно, он холодный. В этом и весь смысл.

— Ты зануда… ложись.

— Зачем?

— На звезды смотреть будем.

Сугроб мягкий, невесомый. Это как нырнуть в облако ледяного пуха. И Кайя все-таки падает рядом.

…не замерзнешь?

…не дождешься. Посмотри, какое небо.

Кайя без перчаток. И без шапки. И кажется, он действительно не ощущает холода.

…ощущаю. Просто он мне не опасен. Смотри, там созвездие Галеона. Его капитан пытался вернуться домой, но с грузом шелка на корабль попала желтая лихорадка. Все умерли. А галеон продолжал плыть. Это был очень верный корабль, вот только без капитана он заблудился сначала на море, потом на небе. А это — Охотник. И Лань. Он так долго бежал за ней, что не заметил, как оторвался от земли.

…догнал?

…нет. Если он ее догонит, ему незачем будет жить.

Чужие звезды на чужом небе. Мириады ярких точек, которые смотрят на меня глазами этого мира. Он ведь принял Нашу Светлость, так стоит ли бояться?

Я не боюсь.

…а я боюсь.

Кайя не позволяет лежать на снегу долго. И вправду, на Кайя лежать удобней. И рыжие глаза, кажется, отсвечивают в темноте.

…боюсь, что однажды снова останусь один. И сойду с ума.

…не думай об этом сегодня.

…не буду.

Невыполнимое обещание. Белые снежинки садятся на его лицо и тают. Вода на щеках — почти слезы, но сейчас если плакать — то от счастья.

Зима изменила эту часть парка, укрыв дорожки и газоны, выровняв единым белым полем. И лишь огромные туи поднимались на нем. Словно кто-то стер с шахматной доски черные клетки, оставив заблудившихся пешек в недоумении.

Тисса чувствовала себя странно. Пожалуй, одна она бы испугалась.

— Ты не устала? — в очередной раз поинтересовался тан.

Он спрашивал об этом каждые две минуты.

— Нет. И… нет, я не устала. И не замерзла. И руки тоже не замерзли. И нос. И вообще я уже не ребенок!

Ну вот, теперь она еще и накричала, как будто тан виноват, что Тиссе за него страшно. И что времени у них совсем мало осталось — Тисса знала это, хотя не могла бы сказать, откуда пришло знание. И что скоро все закончится, а оно, каким бы ни было, не началось даже.

— Ребенок, — возразил тан. — И взрослая. Только все равно ребенок. С женщинами такое случается.

Стянув варежку, он поднес Тиссину руку к губам.

— Не злись.

— Я не злюсь. Я… — стыдно говорить, но Тисса должна. Послезавтра бал… а потом свадьба… и Тисса не может так врать. — Я должна вам кое-что сказать. Это… неприятно.

Если он разозлится и бросит Тиссу, то будет прав.

— Вы спрашивали про Гийома…

Неправильно. Не здесь. Не сейчас.

— …он мне писал письма. И я ему тоже. Там были всякие… глупости. Особенно в первом.

— А во втором?

— И во втором тоже…

Вот сейчас все и закончится. Тан скажет что-нибудь язвительное, попрощается и уйдет навсегда. Тисса ненавидела себя, и за ложь, и за правду.

— Ребенок… — тан наклонился, и Тисса зажмурилась, как будто это могло ее спасти. — Успокойся. Я знаю.

Что?

А обниматься в шубе неудобно.

— Ну-ка посмотри на меня. Я их читал. Ну не совсем, чтобы их… копии. Не вырывайся, все равно не отпущу. Я искал Гийома. Ищу до сих пор. И не успокоюсь, пока не найду. Так что забудь о нем.

— Откуда у вас…

— Есть люди, которые в достаточной степени ненавидят меня, чтобы поделиться подобным. Им казалось, что мне будет интересно.

— И… как?

— Было интересно.

Он еще и смеется.

— Если серьезно, то у меня одной причиной больше его убить.

Вот в это Тисса поверила сразу и безоговорочно.

— Я понимаю, почему ты их писала. Сам виноват. И все равно ревную. Наверное, буду ревновать до конца жизни. Но ты моя. И ни Гийому, ни кому бы то ни было еще, я тебя не уступлю. Понадобится — посажу под замок.

— В пещере.

— Почему в пещере?

— В сказках драконы всегда прячут прекрасных… дев в пещере, — Тисса прекрасной себя не ощущала, скорее уж полной дурой, которая зря мучилась.

— Это мудро со стороны драконов, — тан смотрел в глаза, и отвести взгляд было невозможно. — Я дознаватель. По характеру. И буду следить. Злиться. Не доверять, потому что доверять не умею. Но я рад, что ты решилась рассказать.

А вот Тисса уже и не знает. Что от этого изменилось, если он знал? Разве что самой стало легче.

— Забудь о Гийоме. Хотя… мне ты таких писем не писала. Про многоуважаемого и горячо почитаемого… и еще там, помнится, про стеснение в сердце было.

Он все-таки рассмеялся! Громко, во весь голос, и Тисса не выдержала:

— Прекратите…

Она толкнула легонько, а тан вдруг упал, и ее за собой утянул в пушистый снег. И перевернулся, придавив Тиссу своим весом, не больно, но не вырвешься.

— …пожалуйста.

— Неправильно просишь.

— А как правильно?

— Подумай, — тан помогать не собирался. И ждал чего-то, но чего — Тисса не понимала. Она коснулась его щеки, которая была теплой, горячей даже, и сняла снег, налипший на волосы.

— Урфин, я… мне жаль, что я это писала. И что ты читал.

По глазам не понять, то ли она сказала.

— А мне жаль, что на морозе целоваться нельзя. Губы потрескаются.

Но он все-таки поцеловал Тиссу.

Совершенно непоследовательный человек!

Вечерами графиня подходила к роялю и, перебирая тонкими пальцами теплые клавиши, тихо, вполголоса, материла настройщика.

Все началось еще до заката, с церемонии представления.