— Отлично, к рождеству получишь прибавку. Давай это сюда.

Повариха проковыляла к креслу графа и подала ему сумку, старательно отряхнув.

— Вот, ваша милость.

Получив разрешение удалиться, она, отчаянно зевая, направилась к двери.

Максвелл подождал, пока дверь закроется и шаги стихнут в коридоре. В громадном особняке стало тихо и сумрачно. Граф поспешил загасить лампу на столе, ибо то, чем он собирался заняться, требовало полной темноты.

К счастью, луны снова не было на небосклоне, совсем как в ту ночь, когда простился с жизнью самонадеянный ветеринар. В отдалении зловеще ухала сова, и Максвелл усмехнулся. Самая подходящая ночь для злодеяний, что и говорить!

Через несколько минут он покинул дом, неся сумку через плечо. На конюшне, в неверном мигающем свете коптилки, он огляделся. Никого, только лошади отдыхали в своих стойлах. Воздух был таким плотным от смеси запахов сена, овса, конского пота и кожаной упряжи, что казалось, его можно было пощупать. В первую очередь Максвелл подошел к стойлу Черного Патрика. Жеребец уже спал, в стойле было темно, только слабо виднелась белая звездочка на широком лбе фаворита. Обычно граф заходил в стойло, чтобы приласкать любимца, но на сей раз на это не было времени.

Чуть в отдалении находилось стойло Газели. Кобыла была чудо как хороша. Белоснежная от копыт до кончиков ушей, с гривой той же масти, она неизменно вызывала восхищение зевак, когда грум выезжал размять ее. Темно-карие глаза казались особенно глубокими, какими-то женственно-томными на светлом фоне.

Оглядев свои сокровища. Максвелл вернулся к стойлу Шареба. Жеребец спал, лежа на ворохе соломы, что было некстати. Впрочем, услышав шаги, он поднял голову. В темноте блеснула белая полоса на морде.

«Вот и славно, что сон твой не слишком крепок сегодня, приятель, — подумал граф. — Должно быть, нервничаешь перед забегом. Вы, лошади, все знаете загодя, будто умеете читать мысли. Вот и проверим, так ли это».

Максвелл обогнул стойло, чтобы не входить туда и не тревожить жеребца попусту. Пироги можно было кинуть в кормушку и через стенку, а вот если Шареб разволнуется, заржет или начнет метаться от нетерпения… нет, лишний риск ни к чему. Он уже и без того почуял свежеиспеченное тесто и завозился, поднимаясь с соломенной подстилки.

«Значит, он и впрямь помешан на пирожках», — удовлетворенно подумал граф. Он очень на это рассчитывал.

Вначале ему казалось, что Ариадна выдумала это пристрастие Шареба, чтобы тот казался еще особеннее.

Распустив завязки и приподнявшись на цыпочки, чтобы не промахнуться, граф опустил сумку в кормушку и поспешно направился к дверям. Над стойлом уже виднелась темная голова, поглощавшая предложенное лакомство.

— Удачи завтра поутру, — прошептал Максвелл и выскользнул наружу. Не стоило искушать судьбу.

Первый утренний свет просочился сквозь окошки. Сначала из темноты (коптилка, как обычно, выгорела к утру) выступили балки перекрытий и стенки стойл, потом вилы и грабли в закутке у стены, пирамида пустых ведер в углу.

Колин Лорд крепко спал, прижавшись к Шареб-эр-реху, в том стойле, где недавно находился Гром. Накануне ему показалось, что ветер, изменившись, поддувает под двери конюшни. Чтобы не простудить жеребца перед забегом, ветеринар поменял лошадей местами.

И вот теперь они оба спали крепким сном. Одному снилась девушка с медно-рыжими волосами, другому — белоснежная кобыла. Погруженные в свои мечты, они не слышали стонов из ближайшего стойла.

Ариадна появилась на конюшне с рассветом, желая лично осмотреть своего любимца. Стоны повергли ее в ужас, который не уменьшился, когда оказалось, то болен не Шареб, а Гром. Одного взгляда на мерина было достаточно, чтобы понять, что он страдает от жестоких колик.

Надо сказать, Колин Лорд знавал более приятные пробуждения в военное время, перед сражением. Только что он занимался любовью с Ариадной на идиллическом лугу, среди ромашек и медуницы, и вдруг его грубо затрясли. Шареб-эр-рех, тоже разбуженный посреди эротических видений, рывком поднялся на ноги. Ветеринара швырнуло об стенку стойла, и он ударился головой.

— Господи Боже! Ариадна, что на тебя нашло?

— Скорее, Колин, скорее!

— Что случилось. Бога ради? — все еще ничего не понимая, пробормотал тот.

— У Грома колики!

Это разбудило если не личность, то ветеринара. Колин бросился следом за девушкой к бывшему стойлу Шареба.

По пути к ним присоединился Штурвал, выкарабкавшись из уютного гнезда в куче сена. Дверца оставалась распахнутой, мерин катался на спине, взбрыкивая всеми четырьмя ногами, чтобы облегчить боль.

— Ты спасешь его, Колин, правда? — спросила Ариадна, и в ее голосе послышались истерические нотки. — Скорее сделай что-нибудь! Смотри, как он мучается! Ну же, не стой так!

Колин схватил ее За плечи и слегка встряхнул. Девушка умолкла.

— Сейчас не время для истерик, Ариадна, — спокойно произнес он. — Мне, может быть, понадобится твоя помощь, так что успокойся.

Она кивнула, сдерживая слезы. Колин оставил ее и побежал за своим сундучком. Все лошади поднялись и выглядывали из стойл, положив морды на дверцы. Когда он вернулся, Ариадна шептала Грому что-то утешительное.

Появление ветеринара придало мерину новых сил. Он напрягся, повернулся сначала на бок, потом на живот и со стоном встал на ноги, скаля желтые зубы в жуткой гримасе.

С минуту он стоял, весь дрожа и переступая копытами, потом ноги подогнулись и он тяжело рухнул на бок.

Снаружи тем временем мало-помалу светлело.

— Не входи пока, — обратился Колин к Ариадне и прошел в стойло.

Скоро недоуздок был уже на голове Грома, и ветеринар мягко, но настойчиво потянул за него, пытаясь заставить лошадь подняться.

— Надо встать, старина. Я знаю, знаю, что тебе больно, но встать придется, иначе…

Понимая, что это и в самом деле важно, Гром перекатился на живот и заерзал ногами, но подняться не сумел, а лежать на животе было невозможно, и он снова завалился на бок.

— Ариадна, скорее! Помогай!

Девушка подоспела с другой стороны, подталкивая мерина то в плечо, то в круп, в то время как Колин тянул за недоуздок. Наконец их усилия увенчались успехом. Мерин поднялся, качаясь из стороны в сторону.

— Что случилось, Колин? — спросила Ариадна, с состраданием глядя на несчастное животное. — Еще вчера с ним было все в порядке…

Ветеринар уже успел бросить взгляд в кормушку, где лежали крошки и мелкие кусочки пирогов, остатки липкой начинки, над которыми роились мухи.

, — Загляни в его кормушку, — мрачно посоветовал он и достал из нагрудного кармана часы, чтобы измерить лошади пульс.

Вместо нормальных сорока он насчитал шестьдесят пять.