Джерард выдвинул стул и сел рядом с Вейном. Пока Жаклин беседовала с Пейшенс, сравнивая сельскую жизнь в Корнуолле и Дербишире, где последняя жила в детстве, Джерард расспрашивал Вейна, что произошло в деловых кругах, пока его не было в столице.

Допивая чай, он дал твердый молчаливый обет никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавать имя модистки, к которой намеревался отвезти Жаклин на следующее утро.

К сожалению, его попытки оказались бесплодными. Наутро, в одиннадцать, Миллисент, Пейшенс, Минни и Тиммс провожали его и Жаклин в салон Джудит Перфетт.

Салон располагался в немодном Паддингтоне, в узком домике на улице, ведущей к северу от Гайд-парка. Минни, Тиммс и Пейшенс молча переглянулись, когда экипаж Пейшенс остановился на вымощенной булыжниками мостовой. Джерард ехал впереди, в своей коляске, запряженной парой серых. Жаклин сидела рядом, нескрываемо взволнованная, и широко раскрытыми глазами разглядывала все вокруг.

Ее реакция успокоила его едва сдерживаемое раздражение. Он натянул поводья и помог дамам спуститься на тротуар. И не удивился, когда Минни, осмотревшись, осторожно спросила:

– Дорогой, ты уверен, что эта модистка подойдет Жаклин?

– Джудит – не из тех модисток, которые шьют бальные наряды. Она специализируется на платьях для натурщиц.

Дамы дружно ахнули.

Джерард отмахнулся и повел их по ступенькам к двери. Джудит уже ожидает его и Жаклин, остается надеяться, что она справится с незваными гостями.

Всю ночь он рисовал в своей студии на чердаке. Только на рассвете, когда было уже слишком поздно, он сообразил, что Жаклин не пришла. Вспомнил, что не объяснил, как подняться на чердак с нижних этажей дома. Он перестроил чердак в отдельное помещение, куда можно было взобраться по лестнице с соседнего переулка. Конечно, на чердаке имелась смежная дверь, открывавшаяся на лестницу, которая вела на нижние этажи дома. Но дверь была заколочена.

Джерард искренне надеялся, что она не станет бродить одна по ночам, пытаясь найти дорогу: Минни необыкновенно чутко спала.

Ничего не оставалось делать, кроме как продолжать работу над картиной. К тому же он и не подумал спросить, какую комнату ей отвели. Поэтому он вернулся к портрету, выписывая детали, листья ползучих растений и лоз в арке сада Ночи.

Из-за свидания с Джудит он не смог выспаться утром и, естественно, не был в таком настроении, чтобы мягко обращаться с дамами, искренне стремившимися помочь. Обычно он как огня избегал подобной помощи.

Джудит удивленно подняла брови, когда они всей толпой ворвались в салон, но тут же пришла в себя и, познакомившись с вновь прибывшими, показала им на длинный диван у окон, велела принести чаю с булочками, извинилась и увела Джерарда и Жаклин в маленькую захламленную мастерскую.

– Так лучше? – осведомилась она у Джерарда.

Тот со вздохом кивнул:

– Да, намного. Благодарю вас. Это атлас?

Он поднял стопку фабричных образцов и принялся обсуждать с Джудит необходимый фасон. Попутно он делал наброски. Жаклин молча слушала, но когда они перешли к выбору ткани, она решительно высказала свое мнение. У нее оказался верный глаз, и она прекрасно знала, что ей пойдет. Все быстро согласились, что шелковая чесуча цвета меди с бронзовым отливом – то, что нужно для портрета.

– Видите, если определенным образом собрать ткань, она будет переливаться разными оттенками, особенно в свете лампы.

Джудит задрапировала длинный отрез материала на плече Жаклин, зашла сзади и туго обтянула ее талию и грудь.

– Ну вот. Как вам нравится?

– Идеально, – обронил Джерард, расплываясь в улыбке.

Они договорились о примерках в последующие четыре дня, после чего Джерард и Жаклин присоединились к скучающим спутницам. Джерард, все-таки придя в хорошее настроение, повел их к экипажам. Перед домом на Брук-стрит уже стоял черный городской экипаж со знакомым конюхом на козлах.

– Ее светлость? – обреченно спросил он Мэтьюза, одного из конюхов Девила Кинстера.

Тот сочувственно ухмыльнулся:

– Вдовствующая герцогиня и леди Горация, сэр.

Помоги ему Боже. Он любил их всех, но ...

Помимо всего прочего, он слегка волновался, что Жаклин найдет его родственниц, особенно в больших количествах, чересчур властными, назойливыми и навязчивыми и попросту сбежит. Однако, провожая ее в гостиную, он напомнил себе, что знакомство с его обширной семьей до того, как он попросит ее руки, настоятельно необходимо.

Визит в столицу должен обеспечить и соответствующее окружение, и обстоятельства, чтобы заставить ее думать не только о чувственных ласках: он намеревался показать ей, какова будет жизнь у его жены. Но до сих пор не учитывал, что она, так долго жившая в уединении, внезапно попадет в дом, где женщина никогда не бывает одна, а становится частью большой семьи, члены которой часто виделись, делились новостями и искренне симпатизировали друг другу. Во всем.

Свидетельством этого были две пары старых, но все еще красивых глаз, внимательно наблюдавших, как Джерард ведет Жаклин к дивану, на котором восседали вдовствующая герцогиня Сент-Ивз и леди Горация Кинстер, приехавшие познакомиться с дочерью лорда Трегоннинга.

– Я просто очарована вами, дорогая, – объявила Хелена, весело улыбаясь. – Джерард, какое счастье, что лорд Трегоннинг выбрал именно тебя, чтобы написать портрет его дочери!

Джерард что-то неразборчиво пробормотал в ответ: он считал крайне опасным и глупым давать вдовствующей герцогине больше сведений, чем это было необходимо. К сожалению, очень немногое ускользало от светло-зеленых глаз вдовы, не говоря уже о чрезвычайно остром уме, помогавшем ей догадываться даже о том, чего она не успела узнать.

Леди Горация Кинстер, мать Вейна, невестка и наиболее близкая подруга вдовствующей герцогини, хотя была и не столь пугающей, тем не менее, считалась почти такой же опасной.

– Помню, дорогая, как много лет назад увидела вашу матушку на балу. Она была необыкновенно красива, и вы удивительно на нее похожи.

– Правда? – Жаклин с загоревшимися глазами опустилась в кресло. – Если не считать леди Фритем, нашей соседки и маминой старинной подруги, мне никто не рассказывал о жизни мамы до того, как она вышла замуж за папу.

– О, помню! – воскликнула вдова. – Этот брак произвел настоящий фурор! Чтобы она, истинный алмаз, предпочла покинуть общество и удалиться в глушь Корнуолла! Горация, а ты припоминаешь?

И тут дамы принялись рассказывать истории о матери Жаклин, относившиеся к тому короткому периоду, когда она украшала своим присутствием бальные залы столицы.

Жаклин засыпала их вопросами, жадно впитывая каждое слово.

Джерард только молча удивлялся тому, как легко Жаклин нашла общий язык с дамами. Однако его нисколько не поражало такое внезапное дружелюбие по отношению к провинциалке.