– Хорошо, – повторила кобыла и пошла чуть быстрее.

– Пять марок сверху! – не вытерпел Шерлок Зай, ерзавший как на иголках.

– Другое дело, – сказала лошадь и значительно прибавила ходу.

Шерлок Зай расслабился, откинулся на спинку и сложил лапы на набалдашнике трости, поставленной меж ног.

– Простите, Шерлок, – сказал я, переходя на среднелесский, – но не будет ли с нашей стороны несколько опрометчиво в открытую заявиться к барону во дворец?

– Я и не собирался так поступать. Мы незаметно пройдем через черный ход для прислуги, которым давно никто не пользуется. Барон в курсе и откроет его для нас, о чем не будет знать ни одна душа – об этом я просил его в ответном письме.

– Тогда другое дело, – кивнул я и уставился вперед.

Лошадь шла неторопливой рысью, что было вполне понятно: узкие городские улочки и слоняющееся туда-сюда прохожие никак не позволяли двигаться быстро. Но у меня еще оставалась надежда, что кабриолет разовьет приличную скорость за городом. В противном случае поездка грозила затянуться на очень долгий срок.

Дворец барона, мелькавший то и дело в стороне в просветах меж домов, казался с такого расстояния игрушечным. Его каменные стены расположились на самом краю утеса, правая, покрытая лесом, сторона которого плавно сбегала к раскинувшемуся у его подножия городу.

Лошадь внезапно свернула вправо. Дорога пошла под уклон, и дворец окончательно пропал из виду.

– С чего вы предполагаете начать? – обернулся я к Шерлоку Заю.

– Первым делом, разумеется, мы переговорим с бароном. Далее тщательно осмотрим дворец. А там уж – по обстоятельствам.

– Но к чему такие предосторожности – я имею в виду черный ход?

– Чем меньше зверья будет знать, что мы посетили барона, тем лучше. Сейчас трудно сказать, кто может быть замешан в этом деле.

– Дорогой Шерлок, о нас, похоже, знает уже полгорода, а мы тайком пробираемся во дворец.

– Кот и опоссум – еще не полгорода, – хмыкнул Шерлок Зай. – Но вы правы: странно, что они пронюхали о нашем приезде. Переписка с бароном велась через проверенного зверя, и Гросер Люве должен был получить ответное письмо лично. Хотя, конечно, нельзя исключать возможность, что некто прочел письмо раньше, чем оно попало в лапы барону. Или после того. Но Гаунер едва ли не последний в списке тех, кто мог завладеть им.

– Почему вы так считаете?

– Он заправляет всем, кроме дворца. Во дворце же главный – дворецкий. И все-таки источник, из которого просочилась информация о нашем приезде нужно отыскать. До тех пор мы будем находиться в очень невыгодном положении.

– Полностью согласен с вами, – кивнул я. – Только вот как его найдешь?

– Терпение, друг мой. Все обязательно прояснится, – ответил Шерлок Зай и замолчал.

– Вы правы, – вдруг сказала лошадь.

– Простите? – уставился на нее Шерлок Зай.

– Я говорю: вы правы, – повторила лошадь и скосила правый глаз на сыщика. – Насчет дворецкого.

– Вы понимаете по-среднелесски?

– Что же здесь удивительного, – насмешливо фыркнула лошадь, – если я прожила там полжизни.

Мы с Шерлоком Заем переглянулись.

– Не бойтесь, за долгую жизнь я научилась держать язык за зубами. И еще не лезть в чужие дела.

– Положительное качество, фрау…

– Просто Ромашка. Вы не представляете, как приятно услышать родную речь.

– Да, – смешался Шерлок Зай. – Но вы что-то говорили про дворецкого?

– Он действительно заправляет всем во дворце. На то он и дворецкий, я полагаю.

– Откуда вы его знаете, если не секрет?

– Никакого секрета в том нет, – тряхнула головой лошадь. – Я некоторое время работала на барона, вернее, на Гаунера – мерзкий и скользкий тип. И жадный, – добавила она, подумав.

– Вы его хорошо знаете?

– Более чем.

Лошадь замолчала, так как мы проезжали через городские ворота, и гулкий стук копыт и грохот колес заглушили бы ее слова, а как только ворота остались позади, вновь продолжила:

– Он считает, будто все вокруг обирают его хозяина. Вернее, делает вид. На самом деле Гаунера интересует исключительно собственный карман. Он всегда находил причину, чтобы положить в него лишнюю монетку, недоплатив или удержав: этот не то сделал, тот не так понял, третий не так повез. Целыми днями я только и слышала от него одни жалобы. В конце концов, мне надоели его претензии и работа за гроши, и я уволилась.

– Вы, похоже, неплохо изучили Гаунера.

– Очень хорошо, – подтвердила лошадь.

– И много знаете про его делишки.

– Знаю. Но с ними пусть разбирается барон. И полиция, если ей есть до того дело.

Я понял, что лошадь не хочет делиться с нами тем, что ей известно. Я ее понимал и не понимал одновременно: болтливость, как правило, не доводит до добра но, если ты не собираешься рассказывать всего, зачем тогда вообще начинать разговор?

Шерлок Зай не стал настаивать и сменил тему.

– А что вы можете сказать про дворецкого? – спросил он.

– На самом деле немного, но мне он показался порядочным зверем. Ухаживать в одиночку за сварливым стариком и держать дворец на своих плечах, согласитесь, нелегко. Но это не главное. Я несколько раз слышала, как Пердье…

– Простите, кто?

– Пердье, дворецкий, – пояснила лошадь.

– Понятно, продолжайте, – кивнул Шерлок Зай.

– Так вот, Пердье не раз отчитывал и ставил на место Гаунера, грозя обо всем доложить барону, если управляющий не прекратит свои грязные делишки.

– А можно о них поподробнее?

– Простите, нет. Как я уже говорила…

– Да-да, я помню, – поерзал Шерлок Зай на жестком сиденье, – вы не имеете привычки совать нос в чужие дела.

– Именно.

– А не походили ли взбучки на некую игру?

– Не сказала бы. Гаунер после них становился шелковым на некоторое время – сама доброта, порядочность и любезность. Но хватало его не надолго, и вскоре все начиналось по новой.

– Но почему барон до сих пор терпит его? Или Гросер Люве не в курсе делишек своего управляющего?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Но думаю, барону все известно – не законченный же он, извиняюсь, болван!

– Маловероятно, – согласился Шерлок Зай, но в его голосе мне послышалось сомнение.

– Полагаю, барон держит Гаунера за его пробивной характер, исполнительность и неутомимость. Что до жуликоватости, то, как мне кажется, мало кто сможет оставаться кристально честным, когда через его лапы проходят большие деньги. Очень большие. И еще неизвестно, как себя поведет другой на месте Гаунера. К тому же его можно нет-нет да и  припугнуть.