Дэвидсон посмотрел на нее в изумлении.

– Вы хотите, чтобы я рассказал им о том случае?

– Да. Да, хочу.

– А вы, Каррадос? – Дэвидсон уставился на Каррадоса.

– Дэвидсон, я заклинаю вас не терять головы. Уверен, вы не видели ничего такого, что могло бы быть истолковано… что могли бы счесть свидетельством… что… Дэвидсон, вы знаете меня. Вы знаете, что я человек не мстительный. Вы знаете…

– Послушайте, сэр Дэниэл, – сказал Аллейн, – мы облегчим вам задачу. Скажите, вы осматривали руку мисс О’Брайен, когда вернулись в кабинет?

– Да, осматривал, – ответил Дэвидсон, отворачиваясь от Каррадоса.

– Что вы обнаружили?

– Ушибы, от которых я прописал примочку.

– Откуда, на ваш взгляд, взялись эти синяки?

– Они наводили на мысль о том, что руку сильно стиснули и вывернули.

– Каково было взаимное положение сэра Герберта и его падчерицы в тот момент, когда вы вошли в кабинет?

– Он держал ее за руку.

– Правильно ли сказать, что он на нее кричал?

Дэвидсон задумчиво посмотрел на Бриджет. Они обменялись полуулыбками.

– Он вел себя довольно шумно, – сдержанно ответил Дэвидсон.

– Вы заметили секретер?

– Едва ли я заметил его, войдя в комнату во второй раз. Мне было ясно, что когда я вошел, сэр Герберт Каррадос говорил о нем.

– Понятно. Благодарю вас, сэр Дэниэл. Попрошу вас и мисс О’Брайен подождать за дверью. Фокс, пригласите, пожалуйста, мистера Димитри.

Дэвидсон и Бриджет вышли. Фокс возвестил о приходе Димитри. Тот вошел, очень ухоженный, со свежей повязкой на порезанном пальце, с лоснящимися от масла волосами и благоухая духами. Он быстро украдкой осмотрелся и учтиво всем поклонился.

– Добрый вечер, миледи. Добрый вечер, джентльмены.

– Мистер Димитри, – начал Аллейн, – я пригласил…

– Стойте! – вскричал Каррадос, вскакивая.

Странным движением – то ли обороняющимся, то ли по-ораторски напыщенным – он поднял руку на уровень лица. Потом медленно простер ее в сторону Димитри. Жест был и нелепым, и пугающим.

– В чем дело, сэр Герберт? – спросил Аллейн.

– Что он здесь делает? Боже, теперь я понял… понял…

– Что такое, сэр Герберт? Что вы поняли?

– Стойте! Я все скажу. Я это сделал! Я признаюсь. Во всем признаюсь. Я это сделал!

– Что именно вы сделали, сэр Герберт? – тихо и по-деловому сухо прозвучал голос помощника комиссара.

– Я сохранил то письмо. – Каррадос посмотрел прямо на жену. – Ты знаешь зачем. Если бы ты когда-нибудь заговорила о нем, если бы стала сравнивать меня с тем парнем, если бы я обнаружил, что ты… Ты знаешь зачем.

– Да, – промолвила леди Каррадос. – Я знаю зачем.

– Ради всего святого, – произнес Каррадос, – ради всего святого, джентльмены, пусть это не пойдет дальше. Это частное дело, касающееся только меня и моей жены.

– Это уже распространилось много дальше, – заметил Аллейн. – А вы, случайно, не писали угрожающих писем жене, чтобы причинять ей нравственные страдания? Этого вы не делали?

– Вы глупец! – закричал Каррадос. – Глупец! Это я страдал! Это я страшился того, что может произойти. Письмо было у меня украдено. Оно было украдено! Украдено!

– Вот теперь мы, кажется, подбираемся к истине, – сказал Аллейн. – Когда вы хватились этого письма?

Каррадос переводил взгляд с одного лица на другое. Губы у него дрожали. В какое-то мгновение Аллейну показалось, что он вот-вот расплачется. Он вдруг резко постарел. Каррадос наконец заговорил:

– Это было десятого мая, когда мы вернулись из Ньюмаркета. В тот вечер я сидел один в своем кабинете. Бриджет повела себя очень безрассудно, оставив нас и отправившись куда-то с молодым человеком, которого я не одобряю. Моя жена встала на ее сторону. Я был в кабинете один. Я обнаружил, что смотрю на французский секретер на столе. Что-то было не так в расположении стоявших перед ним предметов. Я их переставил и заодно проверил секретный ящичек. Он был пуст! Говорю вам, письмо было там еще за день до этого. Я видел его. Накануне я очень сердился на жену. Она была со мной жестока. Я весьма чувствителен, и нервы мои расшалились. Я одинок. Ужасающе одинок. Никого не заботит, что со мной творится. Она была так невнимательна и жестока. Поэтому я посмотрел на то письмо, оно давало мне утешение. Это было накануне вечером. А знаете ли вы, кто оставался один в моем кабинете девятого мая?

– Да, – ответил Аллейн. – Я рад, что вы тоже это вспомнили. Это был мистер Коломбо Димитри.

– Ага, – дрожащим голосом произнес Каррадос. – Ага, теперь мы добираемся до истины.

– Боюсь, я не понимаю, – проронил Димитри. – Быть может, сэр Герберт болен?

Каррадос резко повернулся и вновь указал рукой на Димитри.

– Ты его украл, ты, грязный макаронник! Я знаю, что ты украл его. Я подозревал это с самого начала. Я не мог ничего поделать… ничего!

– Прошу меня извинить, мистер Аллейн, – холодно произнес Димитри, – но мне кажется, за это высказывание я могу обвинить сэра Герберта Каррадоса в клевете. Не так ли?

– Не советую вам, мистер Димитри. Напротив, я бы настоятельно рекомендовал леди Каррадос обвинить вас в шантаже и вымогательстве. Леди Каррадос, правда ли, что в то утро двадцать пятого мая, когда лорд Роберт Госпелл нанес вам визит, вы получили послание от шантажиста?

– Да.

– Вы уверены, что единственным источником, из которого шантажист мог почерпнуть компрометирующие сведения, было письмо, пропавшее в день трагической гибели капитана О’Брайена?

– Да.

Аллейн вынул из кармана конверт и подал ей.

– То письмо выглядело так же?

Она взглянула на конверт и отвернулась.

– Оно было точно таким же.

– Если я скажу вам, что даму, которой было адресовано это письмо, как и вас, шантажировали и что мы располагаем очевидными доказательствами того, что человеком, написавшим этот адрес, был Коломбо Димитри, вы готовы официально обвинить его?

– Да.

– Это абсолютная неправда, – возразил Димитри. – Я непременно вчиню иск о клевете.

Лицо его стало пепельно-серым. Он поднес свою забинтованную руку к лицу и прижал к губам.

– Прежде чем мы двинемся дальше, – продолжил Аллейн, – мне следует пояснить, что лорд Роберт Госпелл пользовался доверием Скотленд-Ярда в том, что касалось этих писем. Он сотрудничал с нами в этом деле. Мы получили его подписанное заявление, которое не оставляет никаких сомнений в том, что мистер Димитри забрал некую сумму денег во время концерта, проходившего в зале на Констанс-стрит в четверг, третьего июня. Фактически лорд Роберт сам видел, как мистер Димитри забирал эти деньги.