В свой последний звонок Ника сказала, что адвокат Ани выиграл дело. Больше она не звонила. Я звонила сама ― и ей, и другим, ― но абонент всегда был недоступен. Я подумала, что потеряла связь с ребятами. Но потом, на Новый год 2003, пришла первая открытка. Там были три подписи, обратный адрес ― Уфа. Значит, ребята снова отправились путешествовать. Все, кроме Ани и Игоря. Уфа, Тюмень, Новосибирск, Петрозаводск, Мурманск, внезапно ― Хельсинки. Весточки приходили отовсюду. Я никогда не отвечала, понимала, что это бессмысленно. Когда моя открытка дойдет, ребята уже будут совсем в другом месте. Поэтому я просто с нежностью смотрела на подписи и представляла, как сложится дальнейшая судьба моей компании.

Я думала, что они могут примкнуть к группе активистов, которые летом 2005 взорвали офис компании, проводящей тесты косметики на животных. А может, к акции против вырубки лесов. Запишутся в волонтеры для уборки загрязненных токсичными отходами водоемов. Отправятся в Боливию защищать животных от торговли на черном рынке, будут ухаживать за спасенными пумами и лемурами. Или двинут на Курильские острова спасать бобров. Будут собирать подписи на петицию за запрет использования полиэтиленовых пакетов. Ударятся в стрейт-эдж, бросят пить, курить, станут, как Аня, вегетарианцами и начнут развешивать на улицах плакаты с надписью «Мясо ― это убийство».

Я не знала, как именно они собирались менять себя и мир, но верила, что они обязательно изменят его к лучшему. А может, они по-прежнему ночевали в заброшках, грабили людей и жили надеждами? Но мне хотелось верить, что все-таки они пришли к чему-то другому.

И вот, третья открытка подряд ― из Сан-Франциско. И я поняла, это ― судьба.

2013 год

Гольфы, юбка, каждый день по тюремному распорядку… Все достало! А особенно ― быть девчонкой. Нужно срочно устроить бунт!

Так я начинаю первую главу своей истории, сидя на железной платформе между вагонами грузового поезда. Он следует из Нью-Йорка до Ричмонда и везет морские контейнеры. Моя цель ― Майами, именно там ― старт моего путешествия. А пока я просто добираюсь до этого старта. Перед глазами мелькают равнины, леса и аккуратные квадраты полей. Пока все как у нас. Как в путешествии, ставшем самым большим приключением моей жизни.

Конечная точка ― Сан-Франциско. Там меня ждут. Нас станет четверо. Может, Игорь и Аня когда-нибудь все же присоединятся к нам. Я живу мечтами. Представляю, как ребята купят старенький фургон, как мы будем колесить по чужой стране, открывать новые города, ездить по местам, где снимали любимые фильмы. Конечно, все не будет так, как раньше. Нас должно быть семеро, ни больше ни меньше. А семеро нас уже не будет…

Тошка снится часто. Все сны о нем ― разные.

Первые ― самые нейтральные, но при этом обидные. Там оказывается, что друг не умер. Похоронили пустой гроб, а все эти годы он просто жил в другом месте, скрывался, ему нельзя было говорить, что он жив. За ним охотились боны, поэтому ему пришлось инсценировать смерть. И вот, он все-таки смог открыться мне и вернуться. В другой вариации тех же снов он лежал в коме и наконец приходил в сознание. Или вообще жил в маленьком домике у пристани в Днице. На самом деле там стоит водонапорная башня, но во сне в ней есть подземный ход, за которым ― жилые комнаты. Вот там он и прятался. Я даже ходила вокруг той башни: а вдруг? Просыпаясь, я чувствую неприятный осадок и глубокую обиду на свое подсознание ― оно попыталось меня обмануть, и я поверила, глупая. Несколько минут после пробуждения я жду. И надеюсь. И тащусь к этой чертовой башне. Ищу ходы везде ― внутри, под пристанью, в канализационном люке, ползаю по балкону, заглядываю во все углы, щупаю стены, осматриваю шкаф в комнате. Вдруг там ― маленькая дверца, а за ней ― путь в комнату, где живет Тошка? И мы будем есть попкорн, пить колу и смотреть телик.

Есть и очень жуткие сны: после них я просыпаюсь в холодном поту и еще долго дрожу. Там всегда зима. Я рою мерзлую землю ― до сорванных ногтей, до крови. Мне больно, но я рою могилу. Я откапываю гроб, открываю крышку. Тошка лежит там, живой. Он худой и бледный, весь в пыли и земле. Его глаза будто в дымке, почти не разглядеть зрачков. Я помогаю ему выбраться, и мы гуляем по заснеженному кладбищу. Я рассказываю, что нового было в школе, какие фильмы я недавно посмотрела. Мы проходим несколько кругов, а потом понимаем, что пора. Тошка ложится в гроб, я закрываю крышку и закапываю его. Это продолжается снова, снова и снова. Это страшные сны, но я не могу избавиться от них.

Есть и прекрасные сны, вот бы мне всегда видеть такие. В них Тошка не умирает, не инсценирует смерть, не впадает в кому. Там вообще нет той ужасной трагедии, мы просто живем, отправляемся в новые безбашенные приключения. Я ощущаю все так остро ― Тошкин смех, запах его волос: мазут, море и дым костра. Чувствую, как прикасаюсь к нему. Я хочу навсегда остаться в этих снах. Просыпаясь, я чувствую тепло, необыкновенную легкость и спокойствие. Кажется, будто друг очень близко. Но эти сны меня не обманывают, они обостряют воспоминания. Дают вернуться в то время, когда нас было двое.

За эти годы у меня было немало мужчин. Каждому из нас природой дано большое любящее сердце, и только мы сами решаем, кого в него пускать. Мне кажется, двери моего сердца всегда были открыты нараспашку для всех. Мое сердце ― как придорожный мотель: люди входят, с благодарностью принимают гостеприимство, но через некоторое время уходят своей дорогой. Никто не остается. Никто не может найти тут свой дом. Лица мужчин скоро стирались из памяти, блекли. И только один человек навсегда остался грубым, кривым рубцом. Мое сердце ― его дом. И этот дом давно пустует.

Я заканчиваю историю в грузовом полувагоне поезда, который едет в Сан-Франциско из Палм-Спрингс и везет артишоки. Забавно спать, когда под тобой метровая толща артишоков.

Я возвращаюсь к жизни, от которой убегала. После злополучного дня в заброшенной психушке одиннадцать лет назад я кое-что приобрела. Две прядки волос ― на правом виске и на макушке ― стали седыми. Седые волосы, три триггера и еще парочку психических расстройств, о которых упоминать слишком стыдно. Но помимо этого я получила нечто большее. Что-то, о чем не напишу: слишком личное, слишком мое.

Оно живет где-то рядом с сердцем. Ценнее, чем самый большой бриллиант в мире. Но ценно оно только для меня, поэтому не думаю, что об этом стоит рассказывать в подробностях. Скажу только, что это ― осознание жизненного урока. Осознание чего-то важного, и важнее в моей жизни уже ничего не может быть. Как будто, помимо основных пяти чувств, мне открылось какое-то новое, мощное и яркое, сбивающее с ног и неописуемое. Или будто я с рождения была слепой, а теперь прозрела.

В общем-то, это чувство можно сравнить со способностью ненадолго вылетать из тела и смотреть на свои поступки со стороны. Я поняла себя. Поняла, какая я. Почему я поступаю так или иначе? Почему меня задевают какие-то вещи? Почему что-то в мире заставляет меня радоваться, а что-то ― злиться?