– Возможно! – выдохнул Спенз. Рассказывая о визите позже, он утверждал, что звук, породивший неожиданно гулкое эхо, почему-то поверг его в безотчетный, панический страх. Всеми силами он старался удержать себя на месте, хотя очень хотел сбежать прочь. Отвернувшись от стойки регистрации, он увидел свое отражение в стеклянной двери. Секретарша следила за ним поверх черной оправы очков, и буквы на двери зеркально отражались в ее линзах. Спустя пару секунд Спенз уже выходил из здания на улицы старого пригорода. Сердце у него колотилось всю дорогу домой.

На следующий день он поехал в центр и навестил своего домовладельца, который держал крошечную конторку в убогом строении. Махнув рукой на Teatro, он решил разобраться с обидчиком по-своему и решить судьбу неполученного обратно залога. План его заключался в том, чтобы заявиться в контору и испытать на Германе Зике (так звали домовладельца) свой фирменный гипнотизирующий взгляд, тем самым ввергнув его в панику. Проникнув в комнатку, которую арендовал его домовладелец на шестом этаже удручающе депрессивного здания, Спенз уселся на стул, придвинутый к грязному столу, и принялся сверлить глазами щуплого лысого усача напротив. Однако мало того, что Зик, человек, далекий от кругов художественных и даже просто тонко чувствующих, как обычные жертвы фотографа, спокойно выдержал эти гляделки, так еще и умудрился вывести из себя самого Спенза, подаваясь вперед, все ближе к его лицу, и повторяя скучным голосом: Все это абсолютно законно, вы же знаете. В конечном счете Спенз, с треском проиграв битву, которая длилась почти час, изредка прерываемая только репликами Зика, потерял контроль над собой, вскочил со стула и начал бессвязно материть домовладельца. Тогда Зик поднялся, обошел стол, схватил Спенза за грудки и буквально вышвырнул за дверь конторы, защелкнув дверь на замок. Один в коридоре Спенз пробыл считанные секунды – двери лифта на шестом этаже открылись, и из кабины вышел мужчина средних лет в темном костюме и очках в черной оправе, с окладистой черной ухоженной бородой, в которой Спенз заметил несколько абсолютно седых прядей. В левой руке джентльмен сжимал помятую коричневую сумку, держа ее на несколько дюймов впереди себя. Он подошел к двери конторки Германа Зика и правой рукой ухватился за круглую черную дверную ручку. Несколько раз повернул ее туда-сюда – громкие механические щелчки разнеслись по коридору старого здания – и потом, повернув голову, впервые взглянул на Спенза, одарив того мимолетной улыбкой. Дверь распахнулась – и мужчина зашел внутрь.

И снова на фотографа нахлынула волна паники, подобная той, что он ощутил накануне, сунувшись в пригородный офис «TG Ventures». Подбежав к лифту, Спенз стал давить на кнопку. Из-за двери Германа Зика вдруг раздался звук – тот самый, гулко-резонирующий, от которого Спенз накануне спасался бегством из приемной «TG Ventures». Тут дверь в конторку снова открылась, и мужчина с ухоженной бородой и в очках в черной оправе показался на пороге. Как раз подъехал лифт, мужчина прошел мимо остолбеневшего фотографа в пустую кабину. Сам Спенз не последовал за ним – остался стоять как вкопанный, уставившись на бородатого джентльмена, так и державшего в руке небольшую мятую сумку.

За миг до того, как двери лифта закрылись, джентльмен посмотрел прямо на Спенза и подмигнул ему. По словам фотографа, это подмигивание из-за очков сопровождалось механическим щелчком, отозвавшимся гулким эхом в тусклом коридоре. Перед тем, как покинуть это убогое здание (стоит ли говорить, что спускался Спенз по лестнице, а не на лифте?), фотограф подошел к двери в контору Зика и подергал ручку. Дверь оказалась открытой. Войдя внутрь, Спенз обнаружил, что кабинет абсолютно пуст.

Точка в злоключениях Спенза была поставлена неделю спустя. В почтовый ящик ему бросили небольшой квадратный конверт без адреса отправителя. Внутри была фотография. Он привез ее в библиотеку Дез-Эссенте – в тот вечер наша братия как раз устроила чтение свеженаписанных литературных опусов. Ряду лиц, принадлежащих к местной художественной богеме, включая меня, была явлена эта фотокарточка – тогда же мы и услышали довольно странный рассказ Спенза о произошедших с ним событиях. На фото Спенз неуверенно смотрел прямо в камеру, по-видимому, делавшую снимок из кабины лифта, на что указывала панель с пронумерованными кнопками, частично попавшая в кадр справа.

– Но у него не было фотоаппарата! – божился Спенз. – Но он так мне подмигнул… А еще эта надпись на другой стороне…

На обороте фотокарточки, как мы все удостоверились, ровным почерком было написано следующее: Маленький человек в наши дни совсем измельчал. Но вскоре он узнает о мягких черных звездах. Срок возврата вашего залога истек, мистер Спенз.

Кто-то посоветовал фотографу наведаться в офис «TG Ventures» еще раз и спросить, что по этому поводу думают там.

Не скрывая злости, Спенз медленно покачал головой.

– Его там больше нет, – снова и снова повторял он. После этого никто (кроме меня) никогда больше его не видел, он перестал появляться на наших собраниях, на каких-либо мероприятиях вообще. Никто больше не бросался словами о том, что, дескать, еще один ушел вместе с Teatro — эту фазу мы уже миновали. С некоторой гордостью я отметил, что мое окружение достигло определенной степени философской зрелости. Ничего страшнее расширения рамок действительности и переоценки ценностей с человеком за жизнь не случается, и я, испытав этот психологический стресс, решил начать упорядочивать свои мысли и наблюдения, касающиеся Teatro. В частности, меня интересовала связь этого явления с людьми искусства – ведь те, казалось, были его единственными объектами внимания.

Если Teatro интересовалось кем-то из нас или кто-то из нас брал на себя смелость поинтересоваться Teatro, все это приводило к одному – человек переставал творить. Опыт моих наблюдений не оставлял места для возражений. Кинорежиссер, чей короткометражный фильм «Личный Ад» столь восхитил нас, переквалифицировался в торговца порнографией, при этом сам не снял ни одного фильма. Самозваный «висцеральный художник» публично объявил, что завязывает с творчеством, снискавшим ему скромную андеграундную репутацию. По словам его соседки по комнате, двоюродной сестры женщины-в-фиолетовом, он теперь управляет супермаркетом, где раньше был простым клерком. Что касается самой женщины-в-фиолетовом, чье признание, связанное с карьерной фазой «коробки из-под сигар», было еще более скромным, она занялась продажей недвижимости и вроде бы на этом поприще добилась определенных успехов. Этот список экс-служителей искусства можно продолжать еще долго, я в этом даже не сомневаюсь. Одно лишь забавно – на момент начала моих поисков я понятия не имел, что вскоре и сам пополню его. Теперь, излагая на бумаге эту исповедь (не знаю, как еще назвать, да и, в сущности, это не важно), я могу лишь попытаться дать тому, кто захочет это прочитать, некоторое представление о том, как Teatro Grottesco смог превратить писателя нигилистической прозы в нехудожественное, скорее даже пост-художественное существо.

После исчезновения фотографа Спенза мои догадки в отношении Teatro начали кристаллизоваться и обретать четкую форму – иными словами, запустился тот неоднозначный процесс, с которым неизбежно сталкивается всякий прозаик. До этого момента все молчаливо предполагали, что между Teatro и его жертвами была такая же близость, как в случае Спенза: либо Teatro уделял им внимание, либо они сами находили эту жестокую труппу тем или иным способом – одни как Спенз, другие же более незаметными, можно сказать, чисто поэтическими средствами. (Я не употребляю слово «подсознательными», хотя другие могут поспорить с моей интеллектуальной сдержанностью).