К полудню Чуй вышел на край долины, к ручью; огромные тополя окружали прозрачный поток, прыгавший между камней. Ручеек нигде не достигал большей ширины, чем бедро взрослого человека, а часто был и еще уже. Он стекал с покрытых лиственницами сопок, и тут, пока весело бежал под уклон, оставался чистым и приятным. Жаль, он никуда не впадал, этот ручеек, и разливался на равнине кочковатым тоскливым болотом.

Тут, под сенью тополей, Чуй умылся, напился и быстро нашел тополь с дуплом покрупнее, — такой, что без остатка проглотил весь мешок, набитый золотом и серебром. Теперь можно было подумать, где искать людей… Вроде бы краем глаза видел Чуй какое-то движение на востоке — как будто там пасли большое стадо. Тогда Чуй отогнал самую мысль о пастухах — слишком страшно было думать о людях. Теперь настало время и подумать.

Невольно появилась жутковатая мысль — все же Альдо зря грабил курган. Наверное, прав Махмуд и другие мусульмане — не судьба. Альдо хотел нарушить свою судьбу… и что же? Остался сам в кургане. Ему — не судьба. А вот Чуй — он потомственный грабитель, ему, наверное, и надо грабить курганы. Ему судьба, вот он и остался с награбленным. Судьба! Ведь что самая правильная судьба на свете? Выполнять то, что тебе предначертано. Делать то, для чего родился и чем занимались твои предки.

Так рассуждал Чуй, впервые соединяя нормы ислама с первобытным пониманием судьбы и двигаясь в сторону стада. Бояться теперь было почти нечего: несколько золотых монет не вызовут подозрения, но удовлетворят алчность грабителей. На случай встречи с монголами у Чуя была пайцза. Единственная опасность — что кто-то найдет мешок, пока он добирается до людей и покупает животных… что было почти невероятно.

Солнце клонилось к закату, когда стадо из шевелящейся черточки на горизонте стало скоплением овец, а всадника стало видно получше. Пастух, конечно же, не двинулся с места — так и ждал, что будет делать этот странный, подозрительный человек: подойдет ли к нему или же пройдет дальше, по своим непонятным делам. И правда: что мог хорошего ждать почтенный человек, пасущий стадо, от сомнительной личности, у которой даже и коня нет. Которая идет себе по степи неизвестно куда, не занятая никаким полезным делом.

Несколько сот баранов, медленно передвигавшихся по дну долины, пас конный пастух, старик с редкой бородой, с чертами лица, отражавшими происхождение от гуннов. Черный пес, сам размером с барана, насторожился на идущего, недобро уставился на Чуя. И Чуй первым обратился старику, пожелал здоровья ему и всему его скоту. Старик важно наклонил голову.

— Помоги мне, добрый человек, меня ограбили разбойники…

Лицо старика дрогнуло, и стукнуло сердце у Чуя — поверил!

— Ты голоден?

Чуй кивнул.

— Выпей айрану.

Словно сама сила вливалась в тело Чуя через это кислое молоко.

— Ой-ой… — сочувствовал старик, внимательно наблюдал: очень голодный, не врет, — поедешь со мной, пастухом у нас будешь, не помрешь.

— Я богатый человек. Это сейчас меня ограбили, я едва убежал. У вас можно будет купить коня, купить еды?

Видно было, как на лице старика появляется… нет, не недоверие. А подспудная работа мысли — если этот человек богат, тут уже речь не только об одном милосердии… милосердии, за которое спасенный все равно отработает пастухом.

— Если тебя ограбили, то откуда же твое богатство? — проницательно спросил старый кочевник.

— Несколько монет осталось…

Чуй знал, что ничем не рискует. Мирный земледелец и скотовод никогда не покусится на него ради нескольких золотых. Ноша золота, равная по весу человеку, могла бы и ввести в соблазн даже мирных людей. Но и то, скорей всего, не сразу.

— Оставить тебя здесь, пойти в кочевье вместе вечером? Или поехать сейчас? Овец допасет и Пурунгуй… Это мой подпасок…

Работа мысли старика была очень понятна Чую — и допасти баранов надо, и не хочется пропустить момент, когда начнут делить монеты.

— Э-эээ! Поехали! Старый Тибочи отвезет!

Стойбище и впрямь было поблизости: несколько юрт и много живности, в разной степени худой и истощенной: очень тощий верблюд, совсем не похожий на могучего Нара, несколько лошадей, тоже тощих по весеннему времени, крикливые тощие ребятишки, собаки, больше похожие на свои собственные скелеты. И все это принадлежало богатому человеку, главе всего рода Серпиво — единственному не тощему.

Сбежались к незнакомому, новому человеку, стали слушать его рассказы. Оказывается, Чуй шел с караваном купца Махмуда, возвращавшимся с севера, из Долины озер. На них напали разбойники во-он там, на другом краю долины, убили всех остальных его спутников, увели лошадей и верблюдов. Сам он убежал, остался в чем был, и не решился вернуться обратно, ушел на другой край долины, потратил на это весь день.

Может быть, поехать на другой конец долины, посмотреть — не там ли еще разбойники? Давайте поедем! — очень радовался Чуй. Правда, разбойников больше десяти человек, но ведь можно поднять мужчин и в других кочевьях…

Может быть, нападавшие были монголы? Вряд ли, монголов можно было бы узнать. И монголы не стали бы прятаться в лесу, подкарауливать караван. Зачем им это нужно? И так все их. Да-да, теперь и правда, теперь все их! А что, купцы еще решаются посылать караваны?! В такое-то время?!

К счастью, Чуй достаточно много знал о караванной торговле, чтобы врать убедительно и красиво. А золотые монеты, которые он сразу же показал, говорили еще убедительнее — ведь не мог же быть плохим человеком тот, кто выкладывает на потертую кошму такие приличные денежки?! По крайней мере, такой человек не может быть бедным, а значит — он и правда караванщик. И ему и правда нужно как можно быстрее приехать туда, где он опять станет богат. Старейшина с самого начала не очень сомневался, что Чуй говорит правду: караванная тропа у того бока долины проходила, разбойников всегда хватало, не только в смутные времена. А Чуй… Чуй ведь и был тем, за кого себя выдал — караванщиком. И даже пятна крови на одежде показывали — этот парень не врет.

Чуй думал, что ему будет сниться Альдо, но в эту ночь ему не снилось ничего: наверное, он слишком устал. Кричала ночная птица, вдруг начинали дружно блеять бараны, всхрапывать кони — наверное, волки подходили к скоту слишком близко. Кошма кишела блохами, и черные твари кусались, о чем-то ссорились женщины в углу юрты, плакал ребенок… Нет, Чуй уже не слышал ничего.

А наутро Чуй уже скакал, ведя в поводу запасного коня, провожаемый благословениями всего кочевья. Идти пришлось ему несколько часов; ехать — примерно втрое меньше. И мешок стал для сытого легок, а на коне не весил ничего. Куда ехать? Альдо был прав — надо бежать. Никакая сила не могла бы заставить сейчас Чуя взглянуть в глаза Токуле… А Токуле ведь мог вернуться.

Чтобы попасть в Орду-Балык, надо доехать до того места, гда Абакан впадает в Кем, и тогда свернуть на караванную дорогу, идущую вдоль Абакана. Чуй хотел попасть вовсе не в Орду-Балык, а в Кашгра, и он несколько дней ждал каравана, который пошел бы на юг. При впадении одной реки в другую всегда живут люди, и тут тоже жили те, кто кормился от постоянно идущих караванов. Чуй поклонился духам здешних гор, а содержателям караван-сарая рассказал о себе много странных и удивительных вещей.