Чары золота уже начали делать Чуя хитрым и подловатым, умеющим казаться не тем, что он есть, пускать пыль в глаза и скрывать свою настоящую жизнь. Еще в одиноком пути он купил овчин и разделил золото на несколько частей, зашил золото в кожаные мешки. А часть золота он потратил на то, чтобы купить двух верблюдов и как можно больше пушнины. Соболя и белки здесь, на караванной тропе, стоили больше, чем в тайге, но несравненно дешевле, чем будут стоить в Кашгаре.

Еще он купил раба, и что бы там не говорил Альдо, Тибочи происходил из рода самодийцев и совсем не говорил по-кетски. Чую так все же было удобнее… хотя кто его знает… может быть, Альдо и прав — нет никакой разницы, какого раб рода-племени.

Легко подбирался караван, идущий в Кашгар и Яркенд. Путь до Кашгара должны были проделать все три купца — Ярмат, Хоттаб и Фарид. Путь Ярмата и Хоттаба кончался в Кашгаре, а Фарид должен был искать других попутчиков, чтобы идти дальше, в Яркенд. Хоттаба дружно выбрали старшим — он и был старшим и по годам, и по опыту.

Чуй считал себя опытным, проделав два раза путь с караванами в Монголию до Байкала и до реки Орхон, откуда (как ему казалось) недалеко и до самого Китая. Но там он шел вместе с друзьями и с отцом; здесь старшими были чужие купцы, к тому же истинной веры. Купцы охотно наставляли Чуя, как ему надо поступать, где покупать какие товары и чем заниматься, но есть они садились отдельно от Чуя, и ни один из них ни за что не дал бы ему попить из своей посуды.

Вечерами купцы усаживались в своей палатке, вели степенные разговоры. Они не прикасались к упряжи верблюдов, клади, палаткам и дровам. Богатые купцы, владельцы десяти и пятнадцати тяжело груженных верблюдов, они командовали тремя, а Фарид — даже пятью слугами.

Рабы и слуги развьючивали верблюдов, разбивали лагерь и собирались у отдельного костра, в стороне от купцов. Тибочи воровато поглядывал в ту сторону, Чуй кивал ему… и оставался один.

Он не привык оставаться один, и это было скорее неприятно. Лежа на спине, Чуй смотрел на созвездия и думал — уже потому, что делать было совершенно нечего. Думать тоже было непривычно, а иногда и неприятно.

Пока шли через Саянскую трубу, через земли урянхайцев,[15]еще ничего, — все вокруг было знакомое, родное. Знакомые звезды мигали с темного неба, знакомые деревья росли по сторонам, на склонах гор. И даже птица, окликавшая путников гортанным криком из темноты, была знакома; что с того, что не помнил Чуй названия этой птицы? Этот тревожный крик он слышал столько, сколько помнил себя; это кричала часть родной земли. Даже в Монголии все было еще почти такое же, как в стране Хягас, только вот птицы кричали все-таки иначе.

А потом, за южными отрогами Алтая, пошла совсем другая страна: огромные равнины, покрытые песком и галькой, принесенными сюда в незапамятные времена, и далеко-далеко — кромка гор, еле заметная отсюда.

Иногда земля на много часов пути становилась как будто покрыта темной коркой. Словно на землю пролили жидкость, она растворила верхний слой земли, и он так и застыл, растрескавшись правильными шестиугольниками.

— Такыр, — так называли такие участки купцы.

Такыры кончались, и на несколько дней пути тянулись песчаные гряды. Высота каждой гряды сначала была в 10, реже в 20 человеческих ростов, потом гряды росли с каждым днем, чуть ли не часом пути. Караван шел мимо гряд в добрые сорок или пятьдесят ростов человека, настоящих песчаных холмов, только вытянутых в длину. Восточные склоны гряд были крутые, открытые, и ветер легко разносил их, нес длинные струи песка. Пологие западные склоны барханов покрывали полынь и тамариск.

Странные, непривычные животные обитали в этих краях: какие-то странные серые и рыжие мыши с длинными хвостами резво прыгали на двух задних ногах, скрывались в норах под барханами. Стремительные маленькие антилопы уносились с такой скоростью, что Чуй не успевал их рассмотреть. Черепахи втягивали головы под неровные серые панцири. Диких лошадей Чуй видел и раньше, в Монголии, но тут жили и дикие верблюды! Раз большое стадо вывернулось из-за бархана и не сразу уступило дорогу. Даже когда верблюды ушли, один могучий зверь все возвращался, опять подходил к каравану, все хрипел, вытягивая шею с огромными передними зубами. Караванщики объясняли, что это им еще повезло: дикие верблюды-самцы могли бы устроить драку с домашними и покалечить их, даже убить. В любом случае разбежавшихся верблюдов пришлось бы собирать не один день.

— Разве домашние верблюды не сильнее? Мне показалось, дикие мельче, какие-то более сухие…

— Дикие мельче, но сильнее и выносливее домашних; домашние верблюды никогда не будут драться с такой же яростью.

На другой день Чуй увидел, как длинная змея заползает в нору на склоне бархана. Он вытащил ее за хвост, чтобы получше разглядеть, а змея вдруг встала на хвост, подняла над землей добрую треть своего тела, и стала раздуваться чуть пониже головы.

Чуй замер, чувствуя что-то необычное в поведении этой змеи, но все же хотел к ней подойти; тогда раб одного из купцов, Усман, навалился на Чуя всем телом, не пускал его и громко кричал, уверяя — эта змея кусает людей, иногда первая бросается на них, и укушенные такой змеей люди долго болеют, и даже вполне могут умереть.

Огромные южные звезды вставали над барханами, мерцали странно и тревожно; крики ночных животных звучали совершенно непривычно, особенно вой и хохот шакалов.

Все это было незнакомо, удивительно, тревожно. Чуй понимал, что в этой земле он не смог бы жить без своих спутников, и это пугало. Ну да, он всегда зависел от кого-то… Но раньше он зависел от своих, родных, и зависел совсем не в такой степени. Будь такая нужда — он и сам, без родни и друзей, прошел бы всю страну Хягас с юга на север, до впадения Ангары в Кем.

Здесь он не знал ничего, и приходилось всего бояться, — на всякий случай, чтобы остаться в живых. Приходилось жаться к другим, все время спрашивать совета. Зависимость угнетала. А главные испытания были еще впереди…

Первый верблюд Чуя пал на второй день пути через пески Дзосотын-Элисун. Никто не мог понять, что со зверем; верблюд хрипел, мученически заламывая шею, перебирал в воздухе огромными могучими ногами. Верблюд пил и ел то же самое, что и все остальные, он ничем не болел… верблюды вообще редко болеют.

— Наверное, твоего верблюда заколдовали. Смотри, так и будет, пока не станешь человеком истинной веры, ислама, — так решили караванщики.

Ладно… Груз переложили на другого, благо — не такой великий груз несли верблюды Чуя, и теперь он ехал на этом верблюде, а Тибочи шел пешком. За день пути до Турфана пал и второй верблюд Чуя.

— Твоих верблюдов заколдовали, а сам ты человек без удачи…

Караванщики мотали головами, переглядывались. Они верили, что судьба человека предписана Аллахом от рождения и до смерти. Если человеку предначертаны неудачи — ничего сделать нельзя, все равно ему всегда будет не везти — воля Аллаха!