Лишь под утро, когда рассвело и стало видно все вокруг, она заснула по-настоящему крепко, без снов и страхов, и проснулась от собственного стона, не сразу осознав, что происходит. Лишь через пару секунд поняла — Тед...

Он терся лицом об ее грудь, прихватывая губами и дотрагиваясь языком — заставив тело, еще во сне, содрогнуться в томительном ожидании. Почувствовав, что Рене проснулась, поднял голову и рассмеялся:

— От тебя пахнет, как от клумбы... кажется, я переборщил вчера с маслом!

Весь день Рене чувствовала себя значительно спокойнее, чем вчера — очевидно, «психотерапия» оказалась действенной. Полдня она болталась по дому с дизайнерами, выбирая подходящие занавески и драпировки для каждой из вновь отделываемых комнат.

Какое-то время Тед побродил вместе с ними, потом спустился в библиотеку и пришел в недоумение, не обнаружив там столь любимых Рене детективов в мягкой обложке. В конце концов, найдя томик Гастона Леру, он устроился с ним прямо в библиотеке на диване, где и был обнаружен Робером.

— Мадемуазель Рене в кабинет просит! — возвестил тот.

— Скажи, а где детективы? — спросил Тед, вставая. — Ну, те самые, которые Рене все время читает?

Старик фыркнул — правда, тут же прикрыл рукой рот, сделав вид, что просто чихнул. Подошел к одному из стеллажей и потянул за укрепленную на стойке резную фигурку дракона.

Стеллаж отодвинулся, открыв за собой маленькое помещеньице с двумя стеллажами, уставленными книгами в ярких обложках.

— Мадам не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она такое читает, — объяснил Робер. — А раньше здесь всякие книги, которые... не для детей, ставили — тут можно запереть, если надо. И вон, напротив, еще один такой же есть, — кивнул он на второго дракончика, злобно таращившегося с противоположного конца комнаты.

Под вечер, когда начало темнеть, Тед заметил, что Рене снова притихла и незаметно прислушивается, и предложил ей съездить куда-нибудь развлечься. С Цюрихом он был знаком не слишком хорошо, но все же знал пару ночных клубов — в одном из них они и просидели весь вечер, а потом, уже совсем поздно ночью, поехали в китайский ресторан.

Для Рене это было экзотикой и страшно понравилось. Она позавидовала, что он умеет есть палочками, попробовала тоже — но разроняла рис по столу и смутилась чуть ли не до слез. Взяла вилку и вздохнула:

— Ничего-то я не умею...

— Ты очень много умеешь такого, что мне и не снилось, — усмехнулся Тед.

— Например?

— Постричь собаку! — сразу вспомнил он.

— А еще?

— А еще ты мне свитер связала!

— А еще?

— А еще, когда ты разговариваешь с Ренфро, для меня это все китайская грамота, а ты вот — разбираешься. И еще ты умеешь ездить верхом и разговаривать с журналистами... и... — он запнулся, не зная, что еще сказать, но тут Рене неожиданно спросила:

— А знаешь, что умеешь ты?

— Я много чего умею! — Тед гордо задрал нос — сам не выдержал и рассмеялся.

— А самое-самое главное?!

— Водить машину? — предположил он.

— Еще главнее!

— Фотографировать?

— Да ну тебя! — она даже обиделась.

Махнув рукой, чтобы Рене придвинулась поближе, Тед оглушительным шепотом спросил:

— Трахаться? — и был вознагражден лицезрением стремительно розовеющего уха.

Рене быстро испуганно оглянулась — не слышали кто?! — и сердито покосилась на его ухмыляющуюся физиономию. Всем своим видом показывая, что от дальнейшего разговора отказывается, начала есть, продолжая коситься на Теда: понял ли он, что на него очень сердятся?!

Он сделал вид, что не заметил, и положил ей на тарелку большую порцию жареных куриных крылышек. Настроение у него было самое что ни на есть легкомысленное, поэтому вспомнилась мало приличная (но на сей раз абсолютно правдивая) история о том, как, устанавливая микрофон в очередном любовном гнездышке, он был чуть не застукан на месте преступления не вовремя появившейся парочкой. Спасла его только худоба и природная ловкость, с которой он нырнул под кровать, где провел полночи. Все было бы ничего — но при некоторых движениях любовников кровать прогибалась и чувствительно колотила его по хребту!

Продержалась Рене примерно три минуты, после чего громко захохотала, чуть не подавившись курицей.

Только в четвертом часу они высадились из такси и медленно побрели по дорожке к особняку.

— Ну так все-таки — что самое главное я умею? — спросил Тед, ожидая услышать какую-то шутку, но Рене ответила серьезно:

— Ты умеешь как-то так сделать, что я себя чувствую... не знаю, как это сказать... свободной, счастливой, и как будто все можно и все получится. И все плохое кажется чепухой, да и не может случиться ничего по-настоящему плохого — потому что ты рядом.

Подняла на него глаза — доверчивые, вопросительные: поймет ли? Тед так и не нашелся, что ответить...

В доме было тихо и темно, лишь в вестибюле горел слабый свет, но, добравшись до середины лестницы, они были остановлены внезапно вспыхнувшей люстрой.

На лице у Робера застыло выражение строгого отца, уже приготовившегося отругать дочь за ночные прогулки, но вовремя вспомнившего, что она давно совершеннолетняя. Легкое неодобрение, даже разочарование (была бы моя воля — выпорол бы!) — и незаметное облегчение (вернулась-таки!)

Он до сих пор был одет, при галстуке, и, судя по всему, спать так и не ложился. Теду стало неудобно — стоило, конечно, предупредить, что они вернутся поздно.

Окинув их взглядом, Робер ограничился короткой сухой фразой:

— Собаки кормлены и гуляны, — и после короткой паузы: — Дезире на кухне пирожное стащила, так что ее пронесло... я ей таблетку дал, и завтра лучше со стола не кормить, — еще подумал и добавил: — И снова графиня де Клери звонила. Завтра с утра еще позвонит.

Тед не понял — почудилась ему или действительно присутствовала легкая ехидца в последних словах старика?

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

Первоначально прием гостей не планировался, но так уж получилось.

Тетя Жермен названивала каждый день, отмечая горячее желание приехать пообщаться с блудной крестницей и выразить ей свое соболезнование в связи с «этой жуткой историей». Бесконечно отказывать ей под благовидными предлогами Рене было неудобно, поэтому в конце концов она решила пригласить на ужин, кроме тети, Ренфро с женой и еще несколько знакомых: и приличия соблюдены, и охи и ахи весь вечер выслушивать не придется.

Теду это мероприятие не слишком понравилось. Конечно, выглядело все безупречно: фарфор, хрусталь, салфетки того же оттенка, что обивка на стенах, вышколенные официанты, предлагающие гостям изысканные яства... Словом, по его терминологии — «сериал, да и только!»