по врачам или пили и ругали всех и вся; многие, освоив соцсети, из-за угла хулили и власть, и селебрити – вообще любого, кто осмеливался привлечь внимание к своей персоне.

А тихо смирившиеся, выйдя на пенсию, сидели на дачах и скрашивали, кто как мог, свои дни.

Природа женщины, незаметно подтачивающей обстоятельства, схожа с водой. Дающей и удерживающей жизнь естественнее приспособиться к любым перипетиям, хоть и сложнее справиться с эмоциями.

Отношения с мужчиной – это всегда поединок, где нет конечной цели, но жизненно необходим сам процесс, а отношения с миром – всего лишь отражение этого поединка.

У мужчин же цель весьма конкретна: оседлать незримого коня под названием «обстоятельства» и по возможности выиграть бой. А если не получилось – убедить себя и окружающих, что конь был не тот, а бой – неправедный.

– Картины импрес-си-онистов, – тщательно выговорил записанное и выученное слово мальчик, – основаны на ощущениях. Яркие мазки и необычные формы передают эмоции и впечатления того, кто смотрит на мир и пытается захватить своим сознанием, а потом передать нам его переменчивость, – почти не подглядывая в ежедневник, продолжил он.

– Верно! Тебе лекции пора читать на Ютубе! – искренне восхитилась Самоварова и поймала себя на предательской мысли: с этим непростым с непростой же судьбой мальчишкой ей было интереснее, чем с родной внучкой.

И дело не только в том, что он развит не по годам, а в том, что между ними нет цензора.

Общаясь с внучкой, она была вынуждена постоянно оглядываться на дочь.

Что можно и что нельзя читать Лине, о чем с ней можно говорить, а о чем еще рано – из этих неписаных, придуманных Анькой, сидевшей все свободное время в чатах «мамочек» правил, и состояло ее общение с внучкой.

С Жорой она ощущала свободу действий, дающую вдохновение, желание отдать, научить, передать, помочь, подкорректировать.

Жизнь полна нелепых парадоксов.

Мужчина с легкостью вкладывает нелишние деньги в образование амбициозной любовницы и делает все возможное, чтобы жена не вышла за рамки так или иначе устаканившегося формата совместного бытия. Женщина часто отдает любовнику всю себя без остатка, а законному остаются скучный свод правил, едва компенсированный памятными, выпяченными напоказ совместными фото, предсказуемыми, как прогноз погоды, общими друзьями и затратными, хлопотливыми юбилеями.

– Где же наш товарищ? – Копируя интонацию голоса Самоваровой, Жора остановился у калитки и нетерпеливо уставился на кусты.

– Он парень вольный. Придет, когда захочет.

– Еще и вирус у них тоже… Он должен быть осторожным.

– И отважным. А эти качества нелегко совмещать.

29

Усатую цыганку отыскали без особого труда – после обеда, когда солнце уже не пекло так сильно, она промышляла на длинном светофоре напротив морвокзала.

Чтобы остаться незамеченными, Лапушке и Лаврентию пришлось передвигаться, прячась за деревьями.

Усатая устраивала у машин настоящее шоу: у некоторых, тех, что подешевле и поменьше, картинно заламывала руки и, совсем как в тот день на рынке, подвывала, а у тех, что подороже, нахально застывала истуканом и что-то спокойно, внушительно и тихо говорила, прижавшись всем своим грузным телом к дверце и норовя засунуть голову в опрометчиво приоткрытое курящими владельцами окно.

У открытых кабриолетов она задерживалась дольше всего, и их хозяева либо сразу обдавали ее грозным гудком, либо с брезгливым видом лезли в сумки и давали не мелочь, но купюры.

Наконец цыганка, держа в руке свой грязный пакет и поправляя на ходу цветастую юбку, ушла с дороги на набережную.

Лапушка и Лаврентий, выдерживая расстояние, двинулись следом.

Уже вечерело, и Лаврентий, вспомнив про наглого Гордея, предложил вернуться в стаю, но Лапушка была непреклонна: она считала, что поиск Хромого – задача первостепенной важности.

Цыганка скомканно и быстро, так, что слов было не разобрать, на ходу говорила с кем-то по мобильному, пару раз останавливалась, залезала в пакет, доставала оттуда бутылку с водой, долго и жадно пила, потом облизывала губы.

Пройдя примерно квартал, она свернула в ту часть города, где располагались старые дома частного сектора, построенные, как странно выразилась Лапушка, еще при царе Горохе.

Один из домов был окружен высоким, из оцинкованной стали зеленым забором. Пройдя мимо широких раздвижных ворот и соседствовавшей с ними дверью, цыганка дошла до угла, свернула и, проковыляв вдоль длинной боковой части забора, свернула еще раз.

С тыльной стороны, выходившей к лесу, дом был окружен простым решетчатым невысоким забором, за которым просматривался приличных размеров участок и большой одноэтажный каменный дом.

На скошенной лужайке бил фонтан – вода текла прямо изо рта обнаженной каменной женщины. Вокруг фонтана на насыпи из гравия располагались лавочки. В одном из углов участка виднелось что-то вроде брезентового шатра.

Цыганка, размотав проволоку на одной из секций забора, отклонила ее и, неловко задирая путавшиеся в длинной юбке ноги, пролезла на участок.

Из-за шатра тут же с истошным лаем выскочила свора собак.

Стараясь двигаться быстро и боком, цыганка заскочила в дом с черного хода. Собаки, остановившись за несколько метров от дома, со злобными и недовольными мордами разбрелись по участку.

– Похоже, это банда Хромого, – прошептала Лапушка.

– А где же сам маэстро? – вспомнив одно из понравившихся слов, решил блеснуть перед подругой Лаврентий.

– Ты думаешь, он здесь для того, чтобы на эту дуру и ей подобных лаять? Хромой уже старый, говорят, почти слепой. Барон к нему с уважением. А для охраны здесь эти. У людей-то сейчас уже тридцать пятый, самый страшный штамм, если бы на участок проник чужак, они бы его разорвали.

– А зачем усатая пошла в дом?

– Долю понесла. Барон жадный, всех своих податью обложил. Копеечка к копеечке, его зазнобе на новую шубу. «Цыгане любят шу-убы! [13]» – едва слышно и задорно пропела она.

– Странно, – вспомнив убогий домишко своей бабки, нахмурился Лаврентий. – Живет в таком хорошем доме, а эта несчастная ему свои гро́ши несет. Детей у нее, может, и нет, а если и она заболеет вирусом? Ей всяко деньги нужнее…

– Ты забыл, что они безумцы? У них если не все, то почти все построено на непомерном эгоизме и жажде власти. О сострадании они только в церкви вспоминают, а как выходят – снова забывают.

– А у нас разве не на этом же все построено?

– Нет! – уверенно помотала головой Лапушка. – У нас на справедливости. Мамка, ты же помнишь, никогда лишнего не брала – ровно столько, чтобы голод утолить. А пока здорова была и наша стая была намного больше, она на промысел с остальными ходила, следила, чтобы все, даже нерасторопные и слабые,