карт. Цзэнь кое-чему научился в школе под руководством, если это можно так назвать, мастера Фэна. Тогда он считал звездные карты бесполезным, устаревшим методом картографирования, ибо кому придет в голову составлять карту ночного неба, когда под ногами твердая почва?

Как же он жалел об этом теперь.

Цзэнь поднял взгляд от пергамента, на котором, склонившись, записывал то, что видел в созданной Лань иллюзии. В открытом окне было видно, как солнце скрылось за горой. Небо дышало яркими оранжевыми и коралловыми оттенками. Скоро дети с песнями вернутся домой, зажгутся свечи, и деревня в конце концов погрузится в сон.

– Тебе нужно продолжать играть, – сказал Цзэнь, – или я не смогу расшифровать звездные карты.

– Дай мне отдохнуть несколько минут. – Лань зевнула, и в ее глазах появился игривый блеск. – Не хочешь поиграть, а я порисую?

Он вздохнул, но не смог сдержать улыбку.

– Да ты меня дразнишь.

– Никогда. Я бы не посмела.

– Если позволю тебе расшифровать карты, ты заведешь нас на другой конец света.

Лань высунула язык:

– А если я позволю тебе играть, у всей деревни отвалятся уши.

Цзэнь поднял лист пергамента, чтобы осмотреть свою работу. Им пришлось попросить у хозяйки письменные принадлежности. Бедная женщина обыскала всю деревню, прежде чем нашла набор старых фолиантов и пожелтевших пергаментов, которые оставил бродячий торговец. В эти дни мало кто занимался писательством.

Цзэнь был близок к тому, чтобы увидеть некое подобие местоположения, обозначенное четырьмя фигурами на звездных картах. Когда-то, с целой библиотекой под боком, он мог быстро справиться с этой задачей. Хинские астрономы еще несколько династий назад в сотрудничестве с учеными раскинувшегося вдоль Нефритовой тропы царства Эндхира нанесли на карту меняющееся ночное небо.

Теперь эти записи превратились в пепел. Элантийцы сожгли их, когда захватили все великие библиотеки Последнего царства.

Мысль о приближении элантийцев заставила Цзэня снова посмотреть на свой пергамент. У него уже голова шла кругом. Хуже, чем необходимость расшифровывать звездные карты, был тот факт, что им не дали ключа для их интерпретации. На звездных картах указывались дата и точный час, фаза луны и цикл звезд, которые были запечатлены. Хинские астрономы давно поняли, что ночное небо меняется в зависимости от времени года, а некоторые его участки даже исчезают на несколько лун. Однако большой цикл перезапускался каждые двенадцать лун. Тогда одни и те же звезды можно было видеть в одном и том же месте и в один и тот же час.

Без указания даты и времени на картах искать Богов-Демонов на ночном небе, усыпанном жемчужными звездами, было то же самое, как искать иголку в стоге сена.

Цзэнь поднял усталые глаза к окну, взглянул на чистое ночное небо. Вот тогда-то он и заметил это.

Цзэнь снова взял пергамент, который до этого рассматривал, и перевернул его. Поднял к небу, виднеющемуся из окна.

И у него перехватило дыхание.

Одна из двух заполненных частей звездных карт начинала соответствовать тому, что он видел снаружи.

Черная Черепаха.

Он вздрогнул. Из всех Четырех, этого, неразрывно связанного с деяниями Ночного убийцы, они должны были отыскать первым.

Цзэнь посмотрел на другие квадранты. Части Лазурного Тигра и Серебряного Дракона по-прежнему оставались безнадежно пустыми, независимо от того, сколько раз Лань пыталась привлечь к ним звезды своими песнями. Другая читаемая карта, ведущая к Алому Фениксу, все еще не соответствовала ни одной части ночного неба, которую они видели.

Выбросив из головы все остальные мысли, кроме представшей перед ним головоломки, Цзэнь сосредоточился на Черной Черепахе. Кое-где карта немного изгибалась, некоторые звезды были дальше других. Все это указывало на то, что они находились немного в стороне от нужного места.

Немного юго-западнее.

Получается, Черная Черепаха находилась к северо-востоку от них. Страх густым комом собирался в груди Цзэня и постепенно поднимался к горлу, даже когда он производил расчеты. Если бы он воспользовался Искусством Света… или создал печать Врат, оказавшись на приемлемом расстоянии, то был бы на месте уже через несколько часов.

Когда внезапный холодный ветер ворвался в открытое окно, пламя горящей в их комнате свечи задрожало.

– Цзэнь? – Лань подошла, чтобы присесть рядом, и он не мог не любоваться тем, как сияющий свет мягко ложится на ее очертания. Ее глаза блестели, когда она взглянула сначала на карты, а затем на него. Цзэнь скользнул взглядом от ее губ к изгибу шеи, где висел красный шнурок его ожерелья, серебряного амулета, прижатого к изгибу ее груди. – На что ты смотришь? – спросила она.

Он на мгновение прикрыл глаза, проклиная себя за то, что не может выкинуть мысли о ней из головы. С каких это пор он стал так болезненно ясно ощущать ее присутствие, каждое движение или наклон головы, то, как она заправляет волосы за уши или прикусывает губу, когда думает?

Последние одиннадцать циклов Цзэнь придерживался строгой самодисциплины, следовал каждому правилу и каждому принципу, который только мог найти, полагая, что это вытащит его душу из бездны, сотрет спрятанного внутри демона и ужасную сделку, заключенную когда-то под зимним небом.

Теперь же он нарушил все правила Кодекса, сбежал из школы и от человека, который его спас. Поцеловал девушку без брачного обета, чем пошел против одной из самых давних традиций хинского общества.

«Не только наше тело и плоть должны следовать Пути, но и наш разум».

Наконец Цзэнь понял, что подразумевал Дэцзы. Несмотря на то что он пытался следовать правилам Пути и классическим трактатам, часть его разума, не важно, как сильно он пытался подавить это, все еще бунтовала. Правила служили цепями, удерживавшими его на месте, даровали ему своего рода уверенность в том, что он служит добру и равновесию, но в глубине души Цзэнь никогда не менялся.

Элантийская крепость сломала что-то внутри него или же, возможно, что-то освободила. Кандалы, которые он надел на себя, ослабли.

Он почувствовал, как Лань скользнула своими пальцами по руке. Открыв глаза, он увидел, что она смотрит на него открыто, с нежностью на лице.

– Ни на что, – сказал он и с улыбкой коснулся кончика ее носа. – Только на тебя.

Она просияла улыбкой.

– Ты выглядишь таким серьезным, когда думаешь, – заметила она и, потянувшись вперед, ткнула указательным и средним пальцами в уголки его рта, широко растягивая их. – Улыбнись, Цзэнь.

Он накрыл ее руку своей и разжал сомкнутые пальцы так, что ее раскрытая ладонь оказалась напротив его лица. Закрыв глаза, он вздохнул и прижался губами к ее коже как раз в тот момент, когда догорела свеча.

Ему хотелось, чтобы эта ночь