На улице, покрытой льдом, было темно и пусто. Она шла к метро так быстро, как могла, и старалась не смотреть по сторонам. Шайма чувствовала, как бешено бьется сердце. Ее охватили отчаяние и страх. Что, если на нее нападут или похитят, угрожая оружием?! Она ускорила шаг и молилась, пока наконец не вошла в метро. Нужно было проехать десять станций, пересесть на другую ветку, проехать еще столько же и найти дом по адресу, который она помнила наизусть.

В этот час пассажирами метро были африканцы и азиаты, дворники и уборщики, приводящие улицы и офисы в порядок до прихода служащих, либо гуляки, пившие всю ночь. Шайма села около окна подальше ото всех и ни на кого не смотрела. Ее пугали пьяные, которые кричали, смеялись и от которых по всему вагону распространялся кислый запах перегара. Она рассеянно смотрела на происходящее, словно через дымку или в полусне. Затем открыла сумочку, достала маленький Коран и тихим голосом начала читать:

«Йа. Син. Клянусь мудрым Кораном! Воистину, ты — один из посланников на прямом пути. Он ниспослан Могущественным, Милосердным, чтобы ты предостерег людей, отцов которых никто не предостерег, из-за чего они оставались беспечными невеждами. Относительно большинства из них сбылось Слово, и они не уверуют.

Воистину, Мы наложили на их шеи оковы до самого подбородка, и их головы задраны. Мы установили преграду перед ними и преграду позади них и накрыли их покрывалом, и они не видят».

Слова из священной книги так на нее подействовали, что она расплакалась. Слезы капали из глаз, пока Коран не намок. Она спрятала лицо, уткнулась в окно, от которого шел холод, и зашептала: «О Аллах, Ты — Господь мой, и нет бога, кроме Тебя. Прошу Тебя о прощении и приношу Тебе свое покаяние. Живому. Вечному».

Шайма сделала пересадку. Вышла на станции, от которой до Центра можно было быстро дойти пешком. Уже рассвело. Она шла, пока не увидела большую рекламу, подсвеченную с ночи, — «Чикагский центр помощи». На тротуаре с противоположной стороны улицы она заметила людей. Белые и черные, разного возраста, в том числе несколько священников, они устроили демонстрацию с транспарантами «Остановите бойню!», «Позор убийцам!» Они размахивали плакатами и кричали в едином ритме, будто совершали религиозный обряд.

Беспокойство Шаймы нарастало. Она ускорила шаг и поспешила войти в Центр. Однако появление девушки в хиджабе и закрытой одежде только распалило их и вызвало гнев. С противоположной стороны улицы ей прокричали:

— Грязная убийца!

— И ты еще мусульманка?!

— Ваш Бог разрешает убивать детей?!

Шайма старалась не смотреть на них и, дрожа от страха, последние метры до входа практически бежала. Они стали кидать в нее помидоры и тухлые яйца. Одно из яиц пролетело прямо у нее над головой и разбилось о стену. Полицейские, дежурившие у входа в здание, ринулись к толпе, чтобы усмирить людей. Шайма быстро вошла в Центр, где ее встретила подбадривающей улыбкой чернокожая служащая:

— Не обращай внимания на этих ненормальных!

Запыхавшаяся Шайма посмотрела на нее и спросила:

— Чего они хотят?

— Их организация выступает против абортов. Они знают, что мы проводим операции рано утром, и приходят, чтобы создать проблемы.

— Почему полиция их не арестует?

— Законы штата позволяют проводить как аборты, так и мирные демонстрации. Не придавай этому значения. Это настоящие фашисты. Тебе назначила доктор Карин, верно?

— Да.

— Прошу за мной.

Доктор Карин оказалась худенькой молодой женщиной с длинными каштановыми волосами, ниспадающими на элегантный белый халат. Она радостно встретила Шайму, пожала ей руку, обняла и поцеловала. Карин посмотрела на нее с улыбкой и прошептала как заботливая мать:

— Как ты себя чувствуешь? Не волнуйся! Все будет в порядке.

Такого неожиданно ласкового к себе отношения Шайма не могла вынести и снова разрыдалась. Доктор Карин успокоила ее. Она предложила Шайме сходить в ванную и умыться. Вернувшись, Шайма села напротив врача. Та протянула ей бумаги:

— Это необходимые процедуры. Сведения о тебе, согласие на проведение операции, расходы… У тебя есть кредитная карта?

Шайма отрицательно покачала головой, и врач спросила по-деловому сухо:

— Можешь заплатить наличными?

Формальности заняли полчаса. Еще полчаса Шайма проходила медосмотр: анализ мочи, измерение артериального давления, УЗИ. Потом с помощью сестры она сняла одежду и на голое тело надела голубую операционную робу. Когда доктор Карин взяла Шайму за руку, то почувствовала, как та вся дрожит.

— Не бойся! Операция несложная.

— Я не боюсь смерти.

— А чего ты боишься?

После молчания Шайма сказала срывающимся голосом:

— Божьего наказания… То, что я делаю, большой грех в нашей религии.

— Я очень мало знаю об исламе. Но, думаю, Бог должен быть справедлив. Так?

— Да.

— Разве это справедливо, когда любящая женщина ущемляет себя в чувствах? Разве это справедливо, чтобы женщина одна несла ответственность за нежелательную беременность? Разве справедливо, чтобы на свет появлялось дитя, которого никто не хочет? Чтобы его жизнь была несчастной, еще не начавшись?

Шайма молча смотрела на нее. У нее не было сил продолжать разговор. Ей нечего было ответить. Реальность была важнее всего, что она могла сказать. Сейчас она в больнице, чтобы сделать аборт, потому что она зачала ребенка во грехе. Шайма Мухаммади забеременела во грехе и сейчас пришла делать аборт! У нее не было слов, чтобы ответить на это.

Волновалась ли она, не зная, что уготовила ей судьба? Если во время операции она умрет, если это последняя минута ее жизни, то она примет эту кару. Все, о чем она думала, — только бы не опозорить своих близких, только бы не поставить на них пожизненное клеймо. В Центре ее уверили в анонимности операции. Ей сказали, что даже если она умрет, в документах не будет упомянуто, что ей делали аборт. Доктор Карин обняла Шайму, остановившуюся перед ней в операционной робе с пустым взглядом, и сказала:

— После у нас будет достаточно времени, чтобы о многом поговорить. Ведь мы стали подругами. Так?

Шайма кивнула и медленно пошла за ней по короткому коридору, ведущему в операционную. Они прошли через дверь с двумя створками, и Карин передала ее сестре, которая помогла ей лечь на кресло. Появился пожилой седой белый мужчина.

— Доброе утро! Меня зовут Адам. Я анестезиолог, — сказал он с улыбкой.

Он взял Шайму за руку и спросил, как ее зовут. А потом аккуратно сделал ей укол в руку, и она сразу почувствовала, как ее тело слабеет. Постепенно сознание менялось, как большой экран, который показывал картинки с перебоями, а затем совсем отключился. Через какое-то время вновь стали поступать цветные образы, которые она чувствовала необычайно остро. Она видела все: отца, мать, сестер и свой дом в Танте… Тарика Хасиба и кафедру гистологии… Но люди и вещи представали в неправильных, причудливых формах. Ей с большим трудом удавалось различить их и поэтому она расстраивалась. Шайма несколько раз открывала рот, чтобы выразить свое удивление этими образами, но обнаруживала, что голоса нет, будто у нее перехватило горло. Она испугалась и попыталась крикнуть. Кричала, но звука не было. Какое-то время она не могла вырваться из плена этого страшного бреда, пока наконец не различила в темноте лучик света. Как будто пространство перед ней было зашторено, а теперь шторы стали медленно открываться. В свете предстали новые фигуры. Сначала они были смешаны, но постепенно прояснялись. В конце концов она еле-еле узнала улыбающееся лицо Карин и услышала ее голос: