Подозрительно она прилипчивая. Может, агент вражеской разведки? Ну, ты меня своими женскими чарами не возьмешь. Меня десять минут назад такая сексапилка обнимала, не тебе чета.

С другой стороны, «веди себя естественно»... Пока я еще собирался с мыслями, поддерживать или не поддерживать разговор с девицей по имени Нина, около меня щелкнул каблуками какой-то кент в форме, с широкой «соплей» на обшлаге рукава. Судовой офицер, похоже. Выше меня на голову, сразу видно атлет, умница, космический волк. Рядом с такими типами у меня всегда появлялось ощущение, что у Господа Бога явно не хватало материала во время моего изготовления, или Он сильно торопился. Только сейчас не мандражировать, я же в смокинге, и этот офицер не выше меня, а длиннее, как выразился бы Наполеон.

– Ага, один известный господин. И не успели вступить на борт, как закадрили девушку. А вдруг девушка уже занята? Черт возьми, Нина, у нас, похоже, будет немало хлопот с этим бабником... Майкл Зайтсеф, старший помощник капитана, – представился офицер.

Этот мистер Зайтсеф из амрашей, хотя и свежеиспеченный. Произношение у него шибко стандартное, «гипноз-инглиш» явно через нейроинтерфейс получен.

– А у меня мама была капитаном, правда, милиции, – отозвался я. Внутреннее напряжение дало о себе знать хрипотцой в голосе.

Старпом испытующе посмотрел на девицу, а девица хитро посмотрела на него. Они, между прочим, особыми взглядами обменялись, может, заподозрили чего. Ой, страшно, потекли молекулы ужаса, как бы наносенсоры не почуяли.

– Миша, у тебя скоро вахта, надо ж еще побриться, подмыться, – сказала Нина в стиле, подходящем для общения с близким другом.

– У меня рука не дотягивается, не потрешь ли спинку? – предложил старпом Зайтсеф в еще более дружеском стиле, неслышно сообщая мне: «Ты хоть и важняк, но девка-то, в общем, моя».

– Катись, жестянка, – закруглилась Макарова-Нильсен на русском и повернулась ко мне. А старпом щелкнул каблуками и отвалил. Столько нервов попортил, гад...

– Итак, я вас заарканила, куда теперь тащить? – невинным голосом поинтересовалась Макарова-Нильсен.

Вот напасть. И что мне в компании с этой девицей делать? В кармане ни РУБЛЕй, ни кредитных карт. Подпольщики – такие жмоты. И при этом я как бы миллиардер. Надо хоть пальцы веером растопырить и изображать понты.

– Куда-куда, рестораны надоели, гольф и казино тоже... тащите на космос посмотреть, на прогулочную палубу, – вовремя пришло мне в голову...

Космос был как всегда на высоте, ведь его не могли испортить ни мусор, ни смог. Из рук робофициантки своевременно возник бесплатный коктейль. Я размягчился и, наконец, смог обозреть все стандартные космические красоты. Тут и дифракция света в кольцах Великого Змея, и голубой затянутый облачной вуалью арбуз Земли, и терминатор, наползающий чернильной кляксой на беззаботные Францию с Италией, и оранжевая клякса солетты, и яркие факелы патрульных бомберов, и веселые брызги космических островов, и бесконечная россыпь звезд, превращающаяся в яркий туман. А ближе ко второму кольцу Змея – сферический Дримлэнд, который вот-вот должен достроиться и войти в эксплуатацию. «Страна грез» была окружена аурой из нанокристаллов, в которой вспыхивали задорные рекламные лозунги. Я даже различил надпись «Интеллектуальный презерватив Нана – лучший путеводитель в ближнем космосе». Ладно, мне и без рекламы известно, что Змей есть высочайшее достижение человеческой мысли и инженерного искусства. Да только ли человеческой? Может, еще и античеловеческой? Великий Змей, обвивший Землю, является по совместительству и Великой Пиявкой. Как иначе еще объяснять, что ему становится все лучше и веселее, в то время как мне и нашей «транснациональной корпорации», занимающейся сбором стеклотары, все хреновее.

– Scientia atque virtute malorum angelorum magicae artes exorcentur[30], — заметил я спутнице, удержав при себе недовольство ходом мирового процесса.

– Да вы еще спец в латыни! Какой вы многогранный! – воскликнула девушка, готовая восхищаться любым словам «многогранного» человека. Главное, чтобы она не переусердствовала, а то нам обоим станет неловко.

– Какой там спец. Вот Аверинцев был и другие настоящие таланты. А я просто уважаю исчезнувшие языки.

«К ним скоро будет добавлен и русский, не зря „Амраш“ так старался».

– Да, я читала в светской хронике вашу биографию. Вы – Идеальный Мужчина. Тем более идеальный, что сделали себя из далеко не лучшего материала.

Пока что Макарова-Нильсен добросовестно принимает меня за этого оборотня Грамматикова. Безусловно, в газетах можно найти его биографию, у каждого, так сказать, человека она должна иметься. Но, должно быть, оборотень выдал мою биографию в причесанном виде, про пищевой институт там едва ли полслова. Может, сказать девчонке, что я еще создал первую программу машинного перевода с русского на латынь и обратно. Стоп, я же не напрашиваюсь на лесть и незамысловатое восхищение? Или напрашиваюсь? Я, наверное, подсознательно хочу скомпенсировать слова своей женушки, которая объясняла мои бескорыстные изыскания проявлениями лакунарного слабоумия. У меня в подкорке таких «объяснений» накопился, наверное, целый пуд.

– А давайте, Нина, на ты. Я, кстати, не идеальный, я – бесконечный. «Не зри внешняя моя, но воззри внутренняя моя», как говаривали незаслуженно забытые предки. Я люблю смотреть в бесконечность, например в глубину космоса, потому что и бесконечность в этот момент смотрит в меня. Abissus abyssum invocat[31].

«Да заткнись ты со своими пословицами, – сказал я сам себе. – Ты словно хочешь доказать господину оборотню, что он еще хуже знает древние языки».

– А я при общении с Бездной чувствую свою крохотность и незаметность на карте мира. – Нина совсем по-девчоночьи надула губки.

– Крохотность сливается с бесконечностью, потому что все идет по кругу... Я вот когда-то думал, что стану великим, в смысле, не персонажем светской хроники, а никому не известным героем, ответственным за судьбы всего мира. Дескать, пребывая инкогнито для широкой публики и прессы, оставаясь затворником, отшельником и столпником, натворю великих дел. Например, напишу интеллектуальную программу, способную распознавать и переводить любую речь, даже мысленную, чтобы не осталось на свете молчаливых, непонятых и бессловесных. Создам эволюционизирующую техножизнь, способную понимать наш язык и нашу мысль, которая станет товарищем, а может, и поводырем человеку. А в конце концов меня зарежет в подъезде какая-нибудь эгоистичная личность, которой не понравилась моя рожа, и уж после этого мир узнает, какого сына потерял...

– Почему это зарежут в подъезде? Еще скажи, консервным ножом. Почему не пуля завистника, как у Джона Леннона?

– Нет, Ниночка, если есть завистники, значит, я не тот великий, каким хотел стать. Пусть лучше кончина наступит от передозировки, только не наркотиков, а варенья... Но проблема в другом: чем больше думаешь о великих делах на пользу всего человечества, тем меньше у тебя получается. Чем меньше у тебя получается, тем дальше ты от великих дел и ближе к делам самым мелким, противным.