— Ничего больше.

— Врешь. — Ее лицо было близко — слишком близко, и Эдгар не мог отвести взгляд от карих глаз, в которых бушевало нечто, чего он никак не мог понять.

— Нет.

Они замерли, пристально разглядывая друг друга.

— Врешь, — повторила наконец она. — И улыбнулась так светло и радостно, что Эдгар окончательно перестал что-то понимать. — Я боялась, что ошибаюсь… что просто все придумала, а на самом деле тебе все равно. — Девушка замолчала. Несколько раз глубоко вздохнула, точно перед прыжком в ледяную воду. — Я люблю тебя.

Она — что?

— Ты ведь не скажешь первым, — продолжала она. — Значит, придется мне. Иначе так и будем молчать, глядя друг на друга — до той поры, когда окажется поздно. Ты — потому что боишься оскорбить неподобающими чувствами. Я — потому что боюсь признаться. А потом будет поздно и останется только жалеть о несбывшемся. Я люблю тебя.

Господи, она ведь всерьез. Всерьез считает, что достаточно сказать — и все изменится. И Эдгар смотрел на нее снизу вверх, не находя слов. Миг назад казалось, что он отдал бы все на свете за право не молчать больше. Сейчас он готов был продать душу за то, чтобы последних минут никогда не было. Потому что стало стократ больнее. И будет еще хуже — ведь придется…

— Почему ты молчишь?

— Не знаю, что сказать.

— Правду.

«Правду». Кому нужна та правда, которая ничего не изменит? Ровным счетом ничего.

— Я люблю тебя.

Зачем он это сказал? Надо было уйти от ответа, а лучше — просто соврать. Соврать, что очень жаль, но она ошиблась, в его душе нет ничего, кроме благоговения перед будущей королевой. Так было бы куда милосерднее. Пусть бы разозлилась, испугалась и, испугавшись, отправила с глаз долой, а то и вовсе приказала наказать — нет никого, кто умеет ненавидеть сильней отвергнутой женщины. Но так было бы лучше. Для обоих.

Она прижалась всем телом, потянулась к губам. Целоваться девочка не умела, и сознание, что его губы стали первыми, наполняли странной нежностью. Руки легли на талию, скользнули по шелку платья. Эдгар помог девушке взобраться на колени. Прижаться еще теснее казалось невозможным — но они пытались, словно желая раствориться друг в друге.

Эдгар опомнился, когда тонкие пальцы неумело скользнули за ворот. Заставил себя отстраниться.

— Принцесса…

В ее взгляде бушевало желание — да и сам он наверняка выглядел не лучше.

— Принцесса, прости, я…

Больше всего сейчас хотелось содрать с нее платье и овладеть — прямо здесь, на камнях.

— Молчи. — Она потянулась ближе. — Все это ни к чему.

— Принцесса, — в который раз повторил Эдгар, сжав пальцы на плечах девушки так, что она поморщилась. Ослабил хватку, добавив: — Прости. Но все это действительно ни к чему. Я не должен был…

— Почему?

— Потому что это ничего не меняет.

— Почему? — повторила она. — Мы убежим.

— Что?

— Убежим.

Эдгар встряхнул ее так, что мотнулась голова.

— Принцесса, ты сошла с ума.

— Нет. — Она улыбнулась было, но улыбка тут же погасла. Медленно сползла с колен, опустилась на камень напротив. — Им нужна только моя невинность, пропади она пропадом. А значит, искать особо не будут — разве для того, чтобы примерно наказать, но это так, это быстро надоест. Останься мы здесь — и отец действительно может решить загладить вину твоей головой. Поэтому мы здесь не останемся. Я долго думала, правда. И я знаю, что делать.

Эдгар слушал, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что все это неправда. Не может быть правдой. Потому что если поверить — можно и впрямь сойти с ума. Потому что ее план казался безукоризненным. А потом, когда они окажутся в купеческом городе, что лежал по ту сторону моря, — они будут никому не нужны. Невеста герцога должна быть невинной. А сам Эдгар… да кому он сдался?

Она говорила о том, как нанять корабль, о том, как она сделает так, чтобы ее исчезновение заметили через несколько дней, — а Эдгара она до того отправит якобы домой, потому что перестала нуждаться в его услугах.

Она говорила и говорила — что согласна принять его веру и пожениться по тому обряду, по которому он сочтет нужным, или можно дождаться, когда она родит, чтобы он был уверен — она принесет ему много детей. О том, что у них будет дом — свой дом. И что все будет хорошо.

Эдгар слушал. Отчетливо понимая, что ничего не будет. Да, план был безукоризненным — но что потом? Когда закончатся деньги, что дал Рамон. Он умеет зарабатывать на жизнь лишь знаниями — но кому нужны его знания в чужой стране? Наняться писарем к купцу? Податься в наемники — мечом он владеет? Урожденная принцесса, жена наемника. Замечательно. И что она скажет, когда схлынет угар страсти?

Господи, о чем он вообще думает?

— Нет. Все это не имеет значения.

Она замерла на полуслове.

— Почему?

Как же объяснить? Как сказать любимой женщине, что ничего не будет — и не может быть? Когда до безумия хочется плюнуть на все и согласиться. Хотя бы на миг счастья, а там — гори оно все синим пламенем.

— Потому что ты просватана.

— Ну и что? Я люблю тебя. И ты сказал, что тоже…

— Я не должен был это говорить.

— Но раз уж сказал… — Девушка поднялась. Звонко хлестнула пощечина. — Трус!

Эдгар перехватил ее запястья. Она дернулась несколько раз — но мужские руки держали крепко.

— Пусти!

Он рывком притянул девушку к себе, навис сверху:

— А ты привыкла получать все, что захочешь, принцесса? Так вот — я не твоя игрушка. — Он тряхнул головой, отгоняя желание швырнуть ее на камни и задрать юбку. — Твой отец верит тебе настолько, что отпускает без присмотра, — ты готова обмануть эту веру?

— Ты не понимаешь…

— Может быть. Мне трудно понять, как можно пренебречь долгом ради каприза.

— Ты — не каприз. Пусти, мне больно!

Эдгар оттолкнул ее руки, замер, переводя дух. Бешенство, застившее глаза, медленно отступало.

— Ты ничего не понимаешь, — всхлипнула девушка. — Долг… Он старше меня в три раза! Я не хочу!

— И ты готова полюбить любого, в ком померещится избавитель?

— Я… — Она отвернулась, опустила голову — Все не так. Я всю жизнь слышу о долге. Я принцесса, я должна думать прежде всего о своем народе. Тогда, пять лет назад, когда меня сговорили за вашего герцога, — я согласилась, потому что это было во благо страны. В конце концов, не он, так другой — какая разница. Все равно выдадут замуж за кого сочтут нужным — и моли богов, чтобы оказался не совсем уж противен. Главное, чтобы стал хорошим соправителем, все остальное неважно. Как ты изволил выразиться — каприз.