– Да, это уж точно, – Раничев поставил на стол бутылку. – Ну, за встречу-то выпьешь?

– Спрашиваешь! Сейчас, разогрею картошку… Да, сало еще у меня есть, такое, брат, чудесное сало, тесть с Украины прислал… Не сало – чистый нектар…

– Да ладно ты, не суетись…

Наконец сели. Растеклась по стаканам прозрачная, словно слеза, водочка, дымилась в кастрюле желтая разварившаяся картошка, на отдельной тарелочке аппетитно розовели нарезанные пласты сала.

– Кто же так сало режет? – улыбнулся Иван. – Надо еще поперек.

Хозяин засмеялся:

– Ладно критиковать-то. Ну, за встречу!

Выпив, Раничев с удовольствием закусил салом – и вправду чудесным и прямо-таки тающим во рту.

Артемьев неожиданно строго посмотрел на гостя:

– Где же ты пропадал все это время?

– Да вот, помощником министра назначили, – не моргнув, соврал Иван.

Как ни странно, Артемьев поверил:

– То-то я и смотрю, пиджачок на тебе не от «Москвошвеи»! Бостон?

– Он самый, – Раничев вальяжно потянулся.

– А знаешь, здесь про тебя такое болтали!

– Врали, – отмахнулся Иван. – Ты, Гена, россказням-то всяким не сильно верь.

– Да я и не верю в общем-то.

– Ну тогда – еще по одной, да расскажешь о житье-бытье.

– А, было бы что рассказывать…

Рассказать все ж таки пришлось, больно уж настаивал Раничев. Как выяснилось, давно подкапывающийся под служебное кресло Артемьева Вилен все ж таки добился своего при помощи интриг и доносов, ну и, конечно, при содействии первого секретаря горкома Казанцева, чьим преданным лизоблюдом он давно был и всячески это подчеркивал. А Казанцев таких любил.

– Вот, не приложу теперь ума, куда и податься? – Артемьев невесело усмехнулся. – Прямо хоть в землекопы иди… А что? На завод-то мне теперь ходу нет…

– А у тебя образование-то какое, Гена? – хитро прищурился гость.

Геннадий расхохотался:

– Почти высшее, почти гуманитарное… Учусь на заочном, в университете.

– А факультет?

– Исторический…

– Вона как! Подходяще… Завучем в школу пойдешь?

– Да с удовольствием! Только кто возьмет-то?

– Э, не гони волну, Гена! Телефон в квартире имеется?

– Да, в коридоре…

– Ну ты пока еще сала порежь, а я…

Иван вышел в коридор и, обнаружив висевший на стене черный эбонитовый аппарат, набрал номер:

– Четвертая мужская школа? Это из горкома говорят, Сидоров Иван Петрович, зам второго секретаря по физхимчасти. Директор уже пришел с совещания? Дайте-ка его… Здравствуйте. Ну как, отыскали завуча? Нет… А что так? Все женщин предлагают, а вы мужчину хотите. Ай-ай-ай… Чем же это вам женщины-то не угодили? Да понимаю, что школа у вас мужская, в курсе… Ладно, пойдем вам навстречу. Есть у нас на примете мужчина – молод, фронтовик, университет в столице заканчивает. Когда подойти? В девять, со всеми документами? Отлично… Да не благодарите, не надо.

Повесив трубку на рычаг, Иван довольно потер руки и вошел в комнату:

– Ну что, налил? Впрочем, не увлекайся, тебе на работу завтра, к девяти часам. Четвертую мужскую школу знаешь?

– Ну?!

– Вот туда и пойдешь, завучем…

– Ну спасибо, друг!

– Спасибо в стакане не булькает… Ну, за твою будущую службу на поприще народного образования! Да… – Иван задержал стакан. – Там, в школе, в восьмом «А» пацан один есть, Юрик Вольский, ты его не обижай, лады?

– Лады!

Друзья выпили.

Вечером – нет, уже не вечером, а пожалуй что и ночью, Раничев наконец избавил свое жилище от трупов. Обильно полив мертвые тела водкой, под покровом ночи перетащил по очереди к ручью да не говоря худого слова бросил в холодную черную воду. Плывите, голуби. Жили вы хреново, всю свою мерзкую жизнь людям пакостили… и в смерти не заслужили ни одного доброго слова.

Иван постоял немного на берегу, посмотрел на желтые звезды и, сплюнув, быстро пошел к дому – замерз, однако!

Оставалось последнее – главное – дело. Впрочем, нет, еще кое-что нужно было не позабыть. Отыскав в Генькином столе чистую тетрадь и конверты, Иван обмакнул в чернильницу перо и вывел:

– Москва, Кремль, в комиссию по партийному контролю при ЦК ВКП(б).

Дорогие товарищи, как старый партиец, неравнодушный к нашему общему делу, спешу предостеречь вас о некоем гр-не Вилене Александровиче Ипполитове, который уже давно является скрытым троцкистом и ведет активную разлагающую работу, окопавшись в профсоюзном комитете лесхимзавода…

Сделав несколько копий, Раничев распихал листки по конвертам – тов. Маленкову, тов. Берии, в местную и краевую газеты… Не арестуют, так хоть нервишки гаду попортят!

Ну, пожалуй, теперь действительно все… Иван поднялся наверх, принес из мансарды патефон и поставил диск Гленна Миллера с музыкой из кинофильма «Серенада солнечной долины»… И до утра слушал.

А утром, прихватив с собой патефон и пластинки, ровно в восемь тридцать утра уже входил в один из кабинетов следственного отдела…

– Товарищ Петрищев?

– Он самый, – сидевший за большим конторским столом худощавый мужчина в темном костюме с коричневым галстуком, оторвавшись от бумаг, поднял глаза.

– Вам чего, товарищ? – он с изумлением взглянул на патефон, который Раничев уже пристроил на один из стоявших у стены стульев.

– А вы меня не узнаете, Андрей Кузьмич? – Иван взял стул и нагло уселся перед следователем. – Раничев, Иван Петрович, помните?

– Нет, не узнаю… Товарищ, вы мешаете работать!

Раничев снял шляпу:

– А если мысленно пририсовать мне бородку и чуток удлинить волосы… Ну? Неужто лесочек забыли?!

Следователь вздрогнул:

– Неужели… Неужто….

– Ну, наконец-то, вспомнили. А я ведь к вам не просто так, Андрей Кузьмич!

Петрищев, наконец, овладел собой и кивнул:

– Как же, как же, помню? Мы ведь вас в розыск объявили… Что, надоело бегать?

– Честно признаться, вы себе даже не представляете, как!

– Ну-ну… Чистосердечное писать будете?

– Для начала кое-что хочу пояснить по музейному делу!

– Вот как? – следователь обрадованно вскочил. – Вот это разговор! Давно бы так.

– Для начала запишите, музей взяла шайка некоего Гунявого, знаете такого? Они все сейчас где-то на югах.

– Кто же не знает Котьку Гунявого? – пригладив редкие волосы, улыбнулся Петрищев. – Немало нам крови попортил, сученок. А вы, значит, Иван Петрович, с ним связались?