Посланцев Ганнибала ожидал иной прием. Карталон даже не был выслушан и возвратился в самом дурном расположении духа.

— Мы ничего не добились. Наша победа — пустой звук для Рима.

Ганнибалу не понравились эти слова.

— Ты хочешь сказать, что Рим не обратил внимания даже на такую победу?!

— Обратил, но не в той степени, в какой бы хотелось нам. Рим не хочет быть побежденным, он готов продолжать войну.

— Пусть будет так.

Карфагеняне продолжали войну. После долгой осады пал Казилин. Подвергнутый жестокому испытанию голодом город жестоко страдал. Цены взлетели настолько, что за медимн хлеба платили по 200 драхм. Расставшийся с хлебом продавец умер от голода, покупатель же остался жив. Последние несколько месяцев казилинцы питались крысами, травой, кореньями да грецкими орехами, что отправляли по течению реки засевшие выше римляне. Орехи, конечно, штука хорошая, но много ли их выловишь?

Обессилев от голода, казилинцы сдались, выговорив право оставить город за выкуп. Следующей пала Петелия, город в земле бруттиев, сопротивлявшаяся до последнего. Все это, конечно, было хорошо, но Рим держался, мало того, Рим выставил против Ганнибала уже не две, а целых три, а потом и все четыре армии, и вскоре выяснилось, что дела карфагенян вовсе не так уж хороши, как это казалось. Капуанцы потерпели поражение под Кумами, а потом о тот же огонь обжегся и сам Ганнибал, неудачно штурмовавший город.

И вот теперь Нолы, город, защищаемый упрямым Марцеллом. Обнадеженный обещанием быстрой капитуляции, какое дали ноланцы, враждебные Риму, Ганнибал подступил к Нолам и застрял тут. Он предпринял несколько штурмов, но римляне, заблаговременно запасшиеся провиантом, держались стойко. Они были полны решимости победить, а вот в войске Ганнибала подобной решимости не было. Зима, проведенная в Капуе, ослабила дух наемников. Никому не хотелось умирать даже за большие деньги, никто не желал помнить о доблести, проявленной в прежних сражениях. Солдаты нехотя шли на приступ, а при первой возможности норовили укрыться в лагере, а то и еще дальше — в Капуе, манившей приветливостью горожан, обилием еды и вина, доступностью шлюх. И потому Ганнибал пребывал в дурном настроении…

Гнусаво провыла труба. Штурм был завершен. Солдаты нестройными кучками брели к лагерю. Кое-где виднелись носилки, на которых несли раненых и погибших. Ганнибал, раздосадовано сплюнув, потянулся к кубку, и в этот миг на дорожке, ведшей к шатру, появилась группа окруженных воинами людей. От нее отделился офицер, подбежавший к Ганнибалу.

— Послы! — сказал он по-иберски. — Послы!

— Из Нолы? — с недоверчивой усмешкой спросил Ганнибал.

— От Филиппа!

Послы от Филиппа, царя македонян?

Ганнибал привстал и сделал шаг навстречу приближающимся гостям. Следом за ним шагнули Махарбал, Карталон и Силен. Послы подошли вплотную и отвесили низкий поклон. Потом тот из них, что смотрелся постарше других, облаченный в темно-синий гиматий, выступил вперед и провозгласил, обращаясь к Ганнибалу, какого безошибочно выделил среди прочих:

— Великий Ганнибал, вождь могущественных пунов, царь македонян Филипп шлет тебе свой привет! — Потом посол поклонился и прибавил:

— Меня зовут Ксенофан…

Вечером в честь гостей был устроен пир. Звеня чашами, карфагеняне со смехом внимали рассказу Ксенофана, повествовавшего о злоключениях послов по пути к лагерю Ганнибала.

Как известно, Филипп Македонский уже давно рассматривал Ганнибала как своего вероятного союзника. Ганнибал враждовал с римлянами, Филипп также римлян не жаловал, ибо те зарились на Иллирию и вмешивались в греческие дела. Кроме того, Филиппу и впрямь не давали спать спокойно лавры Пирра, мечтавшего создать империю, подобную Александровой, но на Западе. Примерно о том же — пройдоха Карталон был прав — подумывал и Филипп. Он готов был разделаться с врагами в Элладе и начать победоносный марш на Запад, ибо путь на Восток Филиппу был закрыт обретающим все большую силу Антиохом Сирийским. Потому Ганнибал был естественным союзником Филиппа, но потребовались Канны, чтобы македонский царь решился, наконец, завязать сношения с победоносным Пунийцем.

Филипп отправил к Ганнибалу посольство во главе с Ксенофаном, мужем, искушенным во всякого рода темных делах. Благополучно миновав римские корабли у Брундизия и Тарента, послы высадились у храма Юноны Лацинийской неподалеку от Кротона и уже по суше направились в Капую. Но тут им не повезло. Македоняне наткнулись на римский дозор и были препровождены к претору Левину. Кто-то другой мог пасть духом от такого афронта, но только не Ксенофан. Не моргнув и глазом, он поведал Левину, мужу бывалому и неглупому, что будто бы послан Филиппом заключить союз с римским народом. Ложь была столь дерзка, что Левин поверил.

— Он обнял меня, дал провожатых и подробно перечислил места, где могут быть разъезды карфагенян. Ха-ха! — заливался веселым хохотом Ксенофан. — С провожатыми мы расстались, ну а подсказками нашего друга воспользовались, предавшись в руки первого же твоего разъезда, Ганнибал!

Это и впрямь было забавно, и Ганнибал впервые за последние месяцы от души веселился, надсмехаясь над наивностью и доверчивостью римлян. Он обнимал Ксенофана и величал его своим другом. После Канн ни одно событие, даже союз с Капуей, не радовало Ганнибала так, как это посольство. Теперь он обретал могущественного союзника, не зависящего от прихотей капризной знати; теперь он мог рассчитывать на открытие в Италии второго фронта против Рима: теперь римским легионерам предстояло отведать не только иберских мечей и нумидийских дротиков, но и македонских сарисс.

— Мы пойдем на Рим из Кампании, а вы ударите из Пиценума! Рим падет, и я подарю его Филиппу! Мне не нужна Италия! — щедро сулил Ганнибал, не обращая внимания на красноречивые взгляды Карталона. — Пусть македонские фаланги шагнут на эти плодородные равнины. Да славится великая Македония, добрый сосед великому Карфагену. А разделом меж нами пусть будет Мессанский пролив! Нам нечего делить между собою!

— Но согласятся ли ваши сенаторы уступить Филиппу Италию?!

Ганнибал с хмельным смешком приобнял за плечи возлежавшего подле него Ксенофана.

— Какое мне дело до Совета? Тут все решаю я, Ганнибал, сын Гамилькара!

Македонский посол был умен, он чутко уловил мысль, какую не досказал до конца Пуниец.

— Слава Ганнибалу! — кричал воодушевленный столь удачным завершением своей миссии Ксенофан, предвкушая щедрую награду. — Слава Карфагену! — И чуть тише:

— Слава Ганнибалу, властителю Карфагена!

Наутро был заключен договор, который скрепили подписями Ганнибал и его стратеги, а также мучимый жестоким похмельем Ксенофан. Стороны поклялись богами быть союзниками в борьбе против Рима, заранее разделив плоды будущих побед. Филипп получал власть над Балканами, Ганнибал — над покоренными народами в Иберии, Галлии, Лигурии и Сицилии. Судьбу Италии договор не определял, — Карталон все же успел вмешаться, — но Ганнибал дал твердое обещание, что оставит ее после падения Рима и не будет препятствовать замыслам Филиппа. Он готов был обещать и больше, он нуждался в помощи македонян, ибо римская гидра уже отрастила новые головы, скалящиеся ядовитыми клыками.