опаски и без оглядки. Уезжали обычно поздним вечером в пятницу, на одной машине, и уже по дороге, которая шла через красивый сосновый бор, оба настраивались на благодушную волну, начинали подшучивать друг над другом, вспоминать анекдоты, а иногда и прошлые годы, которые казались сейчас, с высоты занятых постов, трогательными и душевными. В нынешнее время, которое требовало жесткости и не располагало к душевности, ведь имелся сейчас другой масштаб, другой замах, вспоминать прошлое, пусть изредка, было по-особенному приятно.

Сосновый бор неожиданно заканчивался, будто ровно обрезанный ножом на подступах к Оби, дорога сужалась, шла под уклон и выкатывалась в конце концов к небольшой асфальтированной площадке, огороженной невысокой оградкой и шлагбаумом. Вниз с площадки вели ступеньки, а дальше тянулся подвесной мостик к небольшому острову, который зеленел посреди обской протоки. Вот на этом острове и стояла баня, хотя само это слово не очень-то подходило к просторным строениям, срубленным из толстой лиственницы и украшенным деревянной резьбой и окнами с резными наличниками. Лучше всего к этим строениям подошло бы другое слово — хоромы.

Но так уж повелось в обиходе — баня и баня.

— Ого, я не понимаю, — удивился Астахов и подоткнул очки. — Посмотри, кто-то еще решил с нами попариться?

Возле шлагбаума стояла черная «Волга», а в стороне, возле кустов, приткнулась блестящая иномарка. Сосновский, опустив стекло, тоже удивленно смотрел на машины, пытаясь понять — кто это пожаловал? Никаких договоренностей ни с кем не было, значит, приехали без приглашения. Странно…

Ясность внес глазастый водитель, разглядевший номер на черной «Волге»:

— Да это же начальник областной милиции, его машина, Сергей Сергеевич.

— А вторая?

— Вторую не знаю. Крутая тачка, больших денег стоит. Ну, как — подъезжаем?

— Подъезжай, — скомандовал Сосновский. — Не назад же поворачивать — не царское это дело.

Водитель кивнул, лихо, по-хозяйски подкатил к шлагбауму и, выскочив первым из машины, открыл дверцу Сосновскому. Одновременно открылась и дверца черной «Волги». Полковник Черкасов, начальник Сибирского УВД, сам был за рулем, без водителя и без формы — в сером мешковатом костюме и в белой рубашке без галстука. Высокий, грузный и огненно-рыжий, он не спеша выбрался из машины, и она, оставшись без своего хозяина, чуть приподнялась. Во весь рост выпрямившись, Черкасов развел ручищи, будто собирался кого-то обнять, и двинулся развалистым тяжелым шагом навстречу Сосновскому. Тот стоял на месте, ждал и не собирался идти навстречу: не те у них были отношения, чтобы изображать даже притворную радость.

Отношения эти не заладились сразу, как только Сосновский занял губернаторское кресло. И не заладились по конкретной причине: Черкасов отказался выделить новоиспеченному главе областной администрации машину ГАИ для сопровождения. Даже официальное письмо написал: не представляется возможным в связи с нехваткой и крайней изношенностью автопарка… А еще, в добавок к письму, как донесли через некоторое время услужливые люди, якобы сказал: «Пусть это тело пешком ходит. Раз оно народное, значит, и жить должно по-народному». Получился своего рода ответ на слоган «Народный губернатор», который тогда придумал Астахов.

Сосновский запомнил, и с тех пор не забывал время от времени лягнуть областную милицию, особенно на больших совещаниях, а лягнуть было за что: за слабую борьбу с криминалом, за плохую работу с кадрами, за недостаточную раскрываемость преступлений и за то, что население деятельностью правоохранительных органов недовольно… Черкасов на эти выпады публично не отзывался, наоборот, признавал, что есть недостатки, и обещал их исправить. Скоро Астахов разузнал, что полковник-то, оказывается, не промах и давно уже вырыл себе запасную траншею на случай отставки: стал соучредителем местного банка «Лидер». Не явочным, конечно, порядком, по бумагам соучредителем числился какой-то дальний родственник, седьмая вода на киселе, но это нисколько не мешало полковнику надежно держать свою руку на пульсе «Лидера». Были у него и другие интересы, плотно завязанные с бывшей администрацией, а с новой он дружить не захотел, видно, рассчитывал, что власть скоро поменяется.

Сосновский, приняв решение избавиться от Черкасова, отдал Астахову указание собирать компромат: «Чем толще папка на него будет, тем мы быстрей его в отставку отправим». Астахов осторожно попытался возразить: «Он на меня и на тебя тоже свою папку заведет»; но Сосновский накричал на своего заместителя и приказал — собирай! Посмотрим еще, решил он, чья папка толще окажется.

И вот… Без звонка, без всякой договоренности, да еще в столь уединенном месте, о котором знали немногие, полковник явился с какой-то целью. С какой? Явно не с просьбой о разрешении попариться в бане.

— Здравия желаю, Борис Юльевич.

В ответ Сосновский молча протянул руку, и ладонь полностью утонула в широкой лапище Черкасова. Что и говорить, мощно, с избытком, наградила природа полковника, от него прямо-таки исходила немереная сила, казалось, что даже земля прогибается под его огромными туфлями сорок последнего размера. А густой рыже-огненный волос на крупной голове лишь подчеркивал эту силу.

— Я прошу прощения, что вот так явился. — Голос у Черкасова зычный, раскатистый, и когда таким командирским голосом даже извиняются, он все равно звучит как приказ. — Обстоятельства вынуждают. Но много времени я у вас не отниму. Вон в той машине сидит предприниматель Магомедов, у него племянник исчез. Ехал тихо-мирно по городу, машину подрезали, вытащили и увезли в неизвестном направлении. Мы теперь его ищем, но результата пока нет.

— А я здесь при чем? — перебил Сосновский. — Я розысками не занимаюсь.

— Да вы не сердитесь, Борис Юльевич, дослушайте. Нам известно, кто этого племянника из машины выдернул. И для какой цели — тоже известно. Да ладно. — Черкасов махнул ручищей. — Давайте, Борис Юльевич, в прятки играть не будем. Я знаю, и вы знаете, оба мы прекрасно все знаем. Зачем тень на плетень наводить. Магомедов скажет адрес, где нужные вам люди скрываются, а вы скажете, чтобы ему племянника вернули в целости и сохранности, желательно несильно помятого. Подумайте, Борис Юльевич, с замом своим посоветуйтесь, только недолго, времени-то у нас в обрез — выборы на носу.

Сосновский молчал. Астахов подтыкивал очки пальцем, в разговор не вмешивался. И оба они одновременно думали об одном: полковник полностью в курсе всей затеи с иконой, поэтому и приехал, чтобы сказать об этом в открытую. Не беспокойство же о племяннике Магомедова привело его сюда.

— Что вы хотите? — прямо спросил Сосновский, нарушив молчание.

Дружбы хочу, Борис Юльевич. — Черкасов широко, даже радостно, улыбнулся и стал похож на простецкого деревенского мужика, добродушного и незлобивого.

И тут, нарушив субординацию, вмешался Астахов, совершенно неожиданно:

— А давайте попаримся! Чего мы здесь на ногах разговариваем, составьте нам компанию.