«Придется теперь круговую оборону занимать, — окончательно успокоившись, холодно думал Астахов. — Каждый сам за себя, а все вместе — против всех».

Налил еще воды в стакан и криво усмехнулся, увидев, что рука не дрожит.

Сосновский с Черкасовым в это время как раз говорили о нем, об Астахове. Точнее сказать, говорил Черкасов, а Сосновский лишь слушал. Начал полковник, как вошел в кабинет и сел за стол, издалека, рассыпавшись в благодарностях:

— Я вам очень признателен, Борис Юльевич, что наша встреча состоялась, я давно об этом, даже так можно сказать — мечтал! И отдельное спасибо, что мы один на один, что ваш зам здесь не присутствует. И еще надеюсь, что разговор между нами останется, сами понимать должны — для чужих ушей он категорически противопоказан…

— Может, к делу перейдем? — сухо перебил его Сосновский. — У нас же не дипломатический прием, не будем на паркете расшаркиваться.

— Совершенно верно! В самую точку! Черкасов наклонился, проворно подхватил маленький портфельчик, который, когда вошел в кабинет, аккуратно приставил к ножке стола. Щелкнул застежкой и вытащил из портфельчика увесистую папку ярко-красного цвета. Положил ее на стол и накрыл ручищами, широко растопырив все пальцы. Сам при этом широко улыбался, и его простецкое, деревенское лицо светилось абсолютной благожелательностью. Точно так же, как отсвечивала от солнечного луча, проскользнувшего через окно в щелку между шторами, густая рыжая шевелюра.

Благожелательность эта, прекрасно понимал Сосновский, наигранная, манера такая у Черкасова — рубаха-парень, свой в доску, он даже на эту встречу, неслучайно не в мундире своем приехал, а в летних брюках и легкомысленной зеленой футболке с короткими рукавами — будто на гулянку собрался. Но вот он продолжил говорить, и вся внешняя простота слетела без остатка, хотя Черкасов и продолжал широко улыбаться:

— Я бумаги из этой папки озвучивать вам, Борис Юльевич, не буду. Дело скучное, нудное — ну его, к лешему! Я вам ее оставлю, полистаете на досуге. А теперь — к делу, как вы совершенно правильно заметили. Есть у нас спортивный клуб «Успех», так вот, в результате оперативной разработки удалось выяснить, что это ширма организованной преступной группировки, так называемой ленинской группировки. И еще выяснено, что в тесной связи с ними находится ваш заместитель Астахов. Неоднократно получал от них крупные суммы, обращался с различными просьбами и даже, случалось, сиживал за одним столом. Можно дальше перечислять, но я не буду. Папку посмотрите — увидите. Он же, Астахов Сергей Сергеевич, обратился к этой ОПГ с просьбой, а может, и указание дал о поиске старой иконы. Это же его идея — под выборы президента икону вытащить. А иконы нет. Зато есть нездоровый шум — дом сгорел, человек погиб. Эти ребятки из ОПГ, бывшие боксеры, у них же мозги отбиты, была одна извилина — и та выпрямилась. Чего они сегодня-завтра преподнесут — никому неизвестно. Я понимаю, Борис Юльевич, вы могли не знать об этом безобразии, немудрено при вашей-то нагрузке. А вот Астахов все знал и, мало того, являлся действующим лицом в данной заварушке.

— Это я уяснил. — Сосновский старался не смотреть на Черкасова, смотрел на ярко-красную папку, как смотрят на гранату, с которой вот-вот сорвут чеку. — Вы хотите предложить что-то конкретное?

— Да я в прошлый раз говорил, одно хочу предложить — дружбу.

— Я бы попросил все-таки конкретней.

— Хорошо, Борис Юльевич, конкретней, так конкретней. Первое. Если икону не найдут, а ее реально могут не найти, как вы будете перед Москвой отчитываться? У вас есть вариант защиты? Нет, потому что целиком доверились Астахову. Второе. Администрация области официально не обратилась за помощью в УВД, а куда и к кому обратилась — я уже сказал. Не исключаю, что могут быть убийства, жертвы, а может, и чего похлеще. И третье. Главное. У вас один выход — свалить всю эту беду на Астахова. К слову сказать, вам дискету передали, она в подарках была на день рождения?

— Какая еще дискета?

— Ну, вот, видите, вы даже не в курсе. Спросите у Астахова. Хотя нет, не спрашивайте, теперь это уже не важно.

— А что тогда важно?

— Вывести вас из-под удара. И все.

— Каким образом?

— Если ленинские найдут икону, мы ее изымем. Мои люди следят за ними. Если не найдут, тогда, как я уже сказал, вы все стрелки переводите на Астахова, а что ему предъявить в доказательной базе — найдете здесь. — И растопыренной ладонью Черкасов постучал по папке.

— Чем я буду вам обязан?

— Только дружбой! Черкасов широко улыбнулся и развел огромные руки.

Теперь Сосновский полностью находился в этих руках. И сам он, и Черкасов прекрасно понимали ситуацию, которая сложилась, хотя вслух об этом не произнесли ни слова.

37

Единственный стол, имевшийся в жилище Малыша, был мал, и Анна с бумагами расположилась в углу прямо на полу. Читала бумажные листы, раскладывала их по стопкам, снова перекладывала и не прерывалась даже на короткое время, чтобы перекусить. Сейчас, когда сквозь казенные фразы старых документов начинала проступать, проявляться длинная цепь давних событий, она испытывала странное чувство: будто Алексей стоял за спиной и наблюдал за ней, будто просил ее — доведи до конца, не отдавай в чужие руки. А чьи они — чужие руки? Вплоть до сегодняшнего дня Анна понятия не имела — зачем понадобилась бандитам история церкви? Для каких целей? Найти икону и продать? Неужели она стоит больших денег?

Ответ подсказал Алексей. Имевший привычку писать на разрозненных листках, которые после лежали у него в полном беспорядке и были, словно специально, перепутаны, он, будто предчувствуя и желая Анне облегчить будущую работу, ставил на оборотах понятные только ему значки: маленький крестик в кружочке и просто большой кружок. И вот, когда Анна это обнаружила, стало проще, требовалось лишь рассортировать. Просто кружок — это сканированные документы с его пометками, крестик в кружочке обозначал собственные записи Алексея. И одна из них, прочитанная сегодня, окончательно расставляла все по местам…

«Итог для дурака, то есть для меня, печальный. Знал, что Ленечка Кравкин редкостный сучонок, этакая смесь хлестаковщины и навыков наперсточника на н-ском автовокзале? Знал. И все-таки распустил язык, проболтался. Зачем? Признайся честно — желал поведать граду и миру, что могу еще сделать нечто этакое, если не написать, так раскопать. И влип, как муха в дерьмо. Икона нужна не Ленечке и не Караваеву, икона нужна властям. Зачем? А затем, чтобы припасть