то наступил бы день, в который души обрели бы совершенство, возвысились бы до той жизни, каковую недаром именуют мистической». С этим утверждением, пожалуй, согласились бы индуистские и буддистские теологи, но не преминули бы добавить, что любая душа так или иначе все равно достигнет этого «совершенства». Зов слышат все, но в каждом поколении налицо всего несколько избранных, ибо лишь немногие сами избирают этот путь. Цепочка осознанных существований, телесных или бесплотных, бесконечно длинна, а потому у всякой души есть время и возможность извлечь необходимые уроки. Более того, всегда найдутся помощники. Периодически Божество «нисходит» в физическую форму; вдобавок во все времена существуют грядущие будды, которые, стоя на пороге единения с Познаваемым Светом, готовы вновь и вновь отказываться от благодати полного освобождения и возвращаться в бренный мир страданий и зла – до тех пор, пока каждое разумное существо не обретет свободу и не перейдет в вечность.

Вполне понятно, к каким практическим последствиям ведет применение этой доктрины. Низшие формы религии, будь то эмоциональные, деятельные или умозрительные, никогда не будут признаны окончательными. Да, к определенным формам тяготеют естественным образом люди той или иной конституции и темперамента, но человек любой дхармы (долга) не обязан довольствоваться ревностным поклонением устраивающей его несовершенной религии; он должен подняться над ней, не отрицая свойственный ему от рождения образ мышления, поведения и чувствования (что попросту невозможно), а используя его, чтобы при помощи предоставленных от природы средств возвыситься над самой природой. Так интроверт «различает» (по выражению индусов) и учится отделять собственную умственную деятельность от изначального сознания «Я», которое родственно или тождественно божественной Основе. Эмоциональный экстраверт учится «ненавидеть отца и мать» (то есть избавляется от эгоистической склонности любить всех подряд и быть любимым всеми), сосредоточивает поклонение на личном или воплощенном проявлении Бога и наконец начинает любить Абсолютное Божество посредством акта уже не чувств, но воли, просветленной знанием. Впрочем, существует и другой тип экстраверта, который не стремится любить и быть любимым, а жаждет власти над вещами, событиями и людьми. Чтобы с помощью своей природы возвыситься над этой природой, он должен пойти по пути, который избрал в «Бхагавад-гите» смятенный Арджуна, – по пути индивидуума, который трудится, не помышляя о вознаграждении, по пути «святой бесстрастности» Франциска Сальского, по пути, который через забвение личного «Я» ведет к открытию высшего «Я».

В истории нередко случалось так, что какая-либо несовершенная религия воспринималась слишком серьезно, считалась истиной и благом, а не средством для достижения главной цели всех религий. Такие ошибки зачастую приводили к катастрофическим последствиям. Например, многие протестантские секты настаивали на необходимости (или, по крайней мере, желательности) насильственного обращения в свою веру. Но, как указал Шелдон, жажда насильственного обращения свойственна практически без исключения людям с преобладанием соматотонического элемента. Такие люди настолько экстравертны, что не замечают происходящего на нижних уровнях их разума. Если же, по какой-то причине, они обращают внимание внутрь себя, то полученные ими знания о самих себе, в силу своей новизны и необычности, приобретают силу и качество откровения; тогда эти люди испытывают внезапную и мучительную метанойю, изменение сознания. Эта смена может выразиться в обращении к религии или к чему-нибудь еще, например к психоанализу. А настаивать на насильственном обращении как на единственном средстве спасения души столь же нелепо, как требовать, чтобы у всех людей обязательно были круглые лица, широкие кости и крепкие мышцы. Тем людям, которые естественным образом тяготеют к такого рода эмоциональным потрясениям, доктрина, провозглашающая зависимость спасения души от обращения в истинную веру, дает спокойствие, оказывающее губительное воздействие на духовное развитие. А людей, неспособных к такого рода потрясениям, она наполняет не менее губительным отчаянием. Не составит труда найти и другие примеры ошибочной теологии, основанной на невежестве в вопросах психологии. Скажем, можно вспомнить печальную историю Кальвина, церебротоника, который настолько глубоко уверовал в собственные мысленные конструкции, что утратил всякое чувство реальности, как человеческой, так и духовной. Или же вспомним наш английский либеральный протестантизм, эту исключительно висцеротоническую ересь, которая, похоже, забыла о самом существовании Отца, Духа и Логоса в стремлении уравнять христианство с эмоциональной привязанностью к человеческой природе Христа (или, используя популярное ныне выражение, к «личности Иисуса»), каковой поклоняются так истово, словно иного Бога и нет. Даже из чрезвычайно многообразной системы католицизма до нас постоянно доносятся жалобы на невежественных и эгоистичных наставников, которые навязывают вверенным им душам совершенно несоответствующую дхарму. Результаты подобных действий такие авторы, как святой Хуан де ла Крус, справедливо называли пагубными. Мы видим, что нам от природы свойственно прозревать в Боге те качества, которые позволяют нам разглядеть в Нем наш темперамент; но если наша природа не найдет способа возвыситься над собой, то мы проиграли. По большому счету Филон был совершенно прав, когда говорил, что те, кто не в силах постичь Бога как чистое и простое Единство, причиняют вред – не Богу, конечно, а самим себе и своим собратьям.

Путь познания наиболее естественен для индивидуумов с явно церебротоническим темпераментом. Я не имею в виду, будто это легкий путь для церебротоника. Им так же трудно справиться с присущими данному темпераменту грехами, как соматотонику с жаждой власти, а выраженному висцеротонику – со страстью к чревоугодию, комфорту и популярности в обществе. Я хочу сказать, что церебротоника спонтанно посещает мысль о существовании такого пути и о том, каким образом по нему следовать (либо через различение, либо через труд без привязанности и целеустремленность). На всех уровнях цивилизации он выступает прирожденным монотеистом; как убедительно доказал доктор Радин на примере теологии примитивных народов, этот прирожденный монотеист зачастую является монотеистом tat tvam asi, школы внутреннего света. Экстраверты же обоих типов суть прирожденные политеисты. Но прирожденных политеистов без особого труда можно убедить в теоретическом превосходстве монотеизма. Природа человеческого разума такова, что любая гипотеза, пытающаяся объяснить многообразие категориями единства и свести разнообразие к исходному тождеству, кажется изначально правдоподобной. Оттолкнувшись от этого теоретического монотеизма, наполовину обращенный политеист сможет, если захочет, продолжать двигаться (по пути, наиболее подходящему его темпераменту) в направлении истинного осознания божественной Основы, как собственной, так и всех остальных людей. Повторяю: он может так поступать, и порой это происходит в действительности, но подобное бывает нечасто. Есть множество теоретических монотеистов, вся жизнь которых является доказательством того, что они по-прежнему остаются теми, кем велит им быть их темперамент, – политеистами, почитающими не единого Бога, о котором они периодически говорят, а сразу многих (нация, технологии, финансы, семья – всем эти люди служат самым преданным образом).

В христианском искусстве Спаситель почти всегда изображается худощавым, с тонкой