– Все, командир, кончились снаряды. Слышь, кончились.

Разогнув занемевшую спину, командир расчета партизанской пушки, он же по совместительству и наводчик, с трудом выпрямился и оглядел поле боя. На дороге, ведущей к деревне, застыла длинная вереница пылающих и покореженных взрывом грузовиков, вокруг которых валялись многочисленные трупы фашистов.

– Много мы уничтожили?

– Шестнадцать машин, командир, – отозвался татарин.

– Да, хорошо погуляли. Но теперь, похоже, нам придется… Что это?

Лес слева от дороги полыхнул огнем, выпустив в сторону наступавших целый ливень пуль, мин и снарядов. Те немцы, что находились поближе, погибли сразу, а счастливчики, прятавшиеся в кювете по другую сторону дороги, спешно поползли назад. Через минуту бой уже затих. Партизаны экономили патроны и впустую стрелять не собирались, а немцы отступали в такой панике, так что вопреки обыкновению даже не забрали своих раненых.

* * *

Разузнать, кто это такой хороший неожиданно пришел на помощь, послали небольшую группу кадровых бойцов, примкнувших к отряду три дня назад, буквально перед самым выходом с базы. Фрицевские шмотки, из-за которых можно было попасть под дружественный огонь, они давно сняли, и сейчас красноармейцы были одеты по последней партизанской моде.

Как и следовало ожидать, из леса навстречу им вышли хорошо экипированные бойцы регулярной армии. Разглядев их, партизан Белов, который командовал бывшими десантниками, радостно воскликнул:

– Ребята, смотрите, это же наш полк.

– Точно, наш.

Красноармейцам узнать своих бывших сослуживцев, одетых не по форме, было сложнее, но они их тоже быстро признали. Действительно, численность боевого состава 215-го полка была сравнительно небольшой, и многие бойцы даже из разных батальонов знали друг друга в лицо. Бывших однополчан тут же потащили к командиру, радостно хлопая по плечам, и расспрашивая, как они тут очутились.

Увидев посыльных от партизан, ротный тут же поспешил им навстречу, чтобы не терять времени. Когда он подошел поближе, бойцы хором ахнули:

– Это же наш лейтенант Кукушкин, – и вытянулись по струнке, стараясь изобразить подтянутость и молодцеватость. – Товарищ лейтенант, сводный взвод первой роты…

– Белов, черт, ты откуда взялся? – прервал доклад пораженный младлей, недоумевая, почему вдруг партизаны превратились в бойцов его старой роты. Не боясь уронить чувство собственного достоинства, он бросился обнимать своих боевых товарищей, перемежая объятия с восклицаниями: – Как я рад тебя видеть. И Еремин тоже здесь. Да не ешьте меня так глазами, я вам уже давно не командир. А это никак Филатов из первого взвода, и Резников из второго. А эти лица я тоже хорошо помню, хотя фамилии и не знаю. А вас, товарищ боец, когда мы на формировку вышли, Свиридов обещал сделать вечным дневальным, помните? Так, где ваши командиры и весь батальон?

– Раздергали наш лыжбат по частям, тащ лейтенант. Мы же, как командир говорит, э-лит-ные бойцы, вот все и просят помочь им. Сначала одну роту бросили затыкать дыры, потом другую, а там и до нас очередь дошла. Но уж погуляли мы по немецким тылам всласть. Потом по старой привычке переоделись немцами, и ротный нас на броневике катал, пока партизан не встретили. Старлея самолетом эвакуировали на Большую землю, и нас тоже хотели, но мы решили пойти вместе с партизанами. Тут каждый штык на счету, а у нас два готовых пулеметных расчета.

– Патронов много? – сразу озаботился текущей проблемой Кукушкин.

– Да где там, – нахмурился Белов. – Едва ли по сотне на ствол наберется. А немцев на нас не меньше батальона наступало. Очень вы вовремя ударили, товарищ лейтенант. Если бы ваша рота нас не поддержала, пришлось бы отходить.

– Не батальон, а два, – поправил ротный. – С танками и бронемашинами. А что патронов мало, это ничего, вон там, – Кукушкин показал в сторону дороги, – еще насобираете. Да и вряд ли немец снова сунется, в городе бой практически закончился, так что спешить туда на помощь уже поздно. Я полагаю, именно поэтому фрицы и отступили, не моей же грозной роты испугались.

* * *

Вечером бывшие бойцы 179-го ОЛБ сидели в теплой избе, переоборудованной в полковой штаб, и докладывали, вернее сказать, рассказывали командиру полка о своих приключениях. Майор Козлов слушал о похождениях своего блудного батальона и улыбался. День выдался на редкость удачным. Свою задачу войска выполнили, захватив Холм и его окрестности, потери были небольшими, загадочный ротный, который на самом деле вовсе никакой не старлей и над которым так трясутся особисты, опять вышел живым из очередной переделки. О невероятных похождениях лыжбата хотелось бы расспросить поподробнее, но майора уже дожидался начальник особого отдела дивизии.

Когда командование полка наконец собралось в полном составе, капитан НКВД Соловьев предложил сначала выпить за победу фронтовые сто граммов, сразу дав понять, что разговор будет полуофициальным.

– Товарищи командиры, – начал он, едва запив водку крепким чаем, – вы уже в курсе, что через несколько дней нашу дивизию направляют на переформирование.

– Неисповедимы пути твои, о командование, – недовольно отозвался начштаба, хорошо знающий, что с этим особистом откровенничать не только можно, но и нужно. – Где тут логика? Сначала посылают на передовую полк двухбатальонного состава, а теперь, хотя потери дивизии минимальны, вдруг отправляют на формировку. К чему это, если личный состав укомплектован, оружия и снаряжения достаточно, лошади недавно перекованы?

Соловьев, обычно серьезный, лукаво улыбнулся:

– Зачем и к чему, мы можем только догадываться. Про себя, конечно. А вот о том, что нас отсюда снимают, приказано рассказывать всем подряд, в том числе и местным жителям. Если о каком-либо колхознике есть подозрение, что он сотрудничал с фашистами, то ему нужно это узнать в первую очередь. И конечно, не мешать, если вдруг этот предатель решит сбежать к немцам. И еще сообщите всем по секрету, что нас не просто выводят в тыл, а отвезут аж в Подмосковье. Кстати, это правда.

При этих словах у комполка загорелись глаза, и он машинально достал из кармана маленький треугольник. Что радовало майора не меньше, чем захват крупного опорного пункта, так это письмо, первая весточка, полученная им от родных за пять месяцев. Этот небольшой листочек бумаги нес в себе столько счастья и одновременно столько горя, что майор не знал, стоит ли его еще раз перечитывать. С одной стороны, из письма ему, наконец, стало известно, что его жена и младшая дочь живы. Когда началась война, капитан Козлов находился в Белоруссии, где был вскоре переведен в 179-ю дивизию, отступавшую из Литвы. Тогда еще никто не знал, что немцам удастся продвинуться так далеко на восток, и его жена Шурочка, забрав детей, направилась вслед за мужем. Встретиться им не пришлось. Александра с девочками успели доехать до Смоленска, где они и попали в окружение вместе с нашими войсками. Пережить там им пришлось многое, но самое страшное, что во время бомбежки погибла старшая дочь Рая. Козлов перечитывал письмо десятки раз, надеясь, что он просто неправильно понял, и дочка лишь потерялась, а не убита, но ошибки быть не могло. Его милая Раечка, умная, красивая, еще полгода назад советовавшаяся с родителями, в какой институт будет поступать, теперь похоронена где-то под мостом, и он никогда ее больше не увидит.