— Нет, — засмеялся Джек. — Я слишком устал, чтобы долго над этим размышлять. Все, что я знаю, так это что я ухожу.

— Однажды Рэйчел тебя оставила, — резко сказал Дэвид, которому нужно было вернуть утраченную уверенность в себе. — А теперь ты уходишь с работы. Подумай — ей это нужно?

— Эй! — предупредил его Джек. — Мы слишком долго прекрасно уживались с тобой, чтобы сейчас стать врагами. Лучше уходи, пока мы не поссорились.

— Ты собираешься открывать свою фирму?

Джек повысил голос:

— Я еще не знаю, черт побери!

Дэвид долго смотрел на него, затем резко повернулся и выскочил из палаты. Только когда он окончательно исчез из виду, до Джека дошла вся грандиозность поступка, который он сейчас совершил. Это его ошеломило, но одновременно он почувствовал облегчение — громадное облегчение. Так или иначе, с плеч свалился большой груз. Внезапно ему стало легче дышать.

И тут до него вдруг дошло, что дышать стало легче не только ему. Посмотрев на Рэйчел, он прислушался. Ее дыхание стало намного тише — несомненно тише. Не в силах сдержать радость, он вызвал звонком сестру.

В обществе Лидии Саманта чувствовала себя прекрасно. Именно ее обаяние помогло Саманте сразу восстановить добрые отношения с Шелли и Бренданом, что, между прочим, еще раз показало Саманте, насколько она ее недооценивала. Тем не менее теперь ей предстояло рассчитывать только на себя — на урок американской истории Саманта отправлялась вместе с Пэм.

Не глядя по сторонам, она заняла свое место и стала внимательно слушать учителя, что было прекрасно до тех пор, пока тот не начал нудно бубнить. Саманта перестала записывать, мысли ее блуждали далеко от исторических событий, о которых он рассказывал. Ей казалось, что все сейчас смотрят на нее, и потому она не сводила глаз с преподавателя, сохраняя на лице выражение уверенности, хотя в глубине души все время вспоминала, какой чужой чувствовала себя на той вечеринке и как напугал ее Тиг. Она ни разу не обернулась, даже когда за спиной явственно послышалось шуршание записок.

Прошла целая вечность, прежде чем зазвонил звонок. Закрыв тетрадь, Саманта сложила свои вещи. Но не успела она выйти в коридор, как ее нагнала Пэм.

— Меня не волнует, что говорят другие, — сказала она, — я все равно думаю, что ты в порядке. Просто ты не смогла справиться с Тигом. Мне кажется, он для тебя немного чересчур.

— Немного чересчур? — испытывая какое-то неясное чувство, переспросила Саманта.

— Ну, я имею в виду, что ты просто не привыкла к таким классным парням. Разве Брендан такой же классный?

Раздражение — вот что сейчас испытывала Саманта. Она тогда видела, как Пэм пьет, танцует, смеется над полуголой танцовщицей. А Пэм потом видела, как она уходит с Тигом. И что же, разве она попыталась их остановить?

— Нет, Брендан не…

— Ну вот видишь! — прервала ее Пэм. — Я знала, что ты со мной согласишься. Если хочешь посидеть с нами за ленчем — милости просим. Кстати, это что — натуральный локон? Ты что, встала слишком поздно, чтобы его ликвидировать? — Отойдя чуть в сторону, она привстала на цыпочки, чтобы все получше рассмотреть. — Я знаю лучшую в городе стилистку. Она быстро это поправит.

— Я не хочу ничего поправлять, — сказала Саманта. «Красивее, естественнее. Видно, что ты — это ты». Мама тоже бы так сказала.

— Тебе нравятся завитушки? — состроила гримасу Пэм.

Саманта остановилась.

— По правде говоря, да.

Пэм тоже остановилась.

— Ты прямо как… Лидия.

«Жизнь часто заставляет делать выбор».

— Ну что ж, спасибо, — вежливо улыбнулась Саманта. — У меня еще испанский, так что надо бежать.

Пэм откинула за спину свои блестящие, совершенно прямые черные волосы.

— Так ты встречаешься с нами за ленчем или нет? — спросила она. — Потому что если нет, тогда все. Я не собираюсь тебе кланяться. Если хочешь дружить с Лидией, дружи с Лидией.

Саманта бросила прощальный взгляд на самую популярную девочку в классе. И вдруг что-то в лице Пэм привлекло ее внимание. Она придвинулась поближе:

— Это что, тушь потеют? Нет, это угорь — справа на носу. Шик-карный угорь! У тебя есть косметолог? Правда, мне он не нужен, но я знаю одного, который, как говорят, творит просто чудеса. — Она взглянула на часы. — Боже всемогущий! Я уже опаздываю. Ну, еще увидимся.

* * *

Хоуп пыталась сосредоточиться, но ничего не получалось — мешало это чувство. Что-то происходило, и она никак не могла понять, хорошее или плохое. Слишком многое вертелось в ее голове, связанное с папой и мамой: очнется ли мама, помирятся ли родители, что будет, если помирятся, и что — если нет, не умрет ли Рэйчел? Кроме того, Хоуп все еще скучала по Джиневре, до сих пор просыпаясь по утрам с отчаянным желанием ее обнять.

Урок закончился. Хоуп вышла вместе со всеми, но, когда ее одноклассники свернули направо, она пошла налево. Войдя в туалет, она заперлась в кабинке и задержалась там ровно столько, чтобы начался следующий урок. Тогда она вышла и направилась по коридору с таким видом, словно имела все законные основания уйти. «Если ты поднимешь повыше подбородок и будешь вести себя так, будто прекрасно знаешь, что делаешь, люди поверят, что это так и есть», — всегда говорила Рэйчел.

Высоко задрав подбородок, Хоуп представила себе, что у нее есть записка от директора, в которой говорится, что мама ждет ее у школы, чтобы отвести к зубному врачу.

Уверенно дойдя до угла, девочка завернула за него и тут же бросилась бежать к автобусной остановке. Здесь никого не было. Это означало, что автобус или только что ушел, или вообще сейчас не ходит. Зимой он не ходил. Хоуп не могла вспомнить, начинается движение в апреле или в мае.

Она долго стояла там с рюкзачком на спине, размышляя о том, что счастливые башмаки наконец должны ей в чем-то помочь. Переминаясь с ноги на ногу, она то садилась на бордюрный камень, то снова вставала. Хоуп знала, что что-то происходит.

Сбросив с плеч рюкзак, она принялась торопливо рыться в нем в поисках денег на такси, когда счастливые башмаки наконец сработали и на дороге показался автобус.

Бауэр поспешно вошел в палату. Там уже были Бейтс, Уинстон и все остальные, кто занимался лечением Рэйчел. Монитор показывал, что насыщение крови кислородом улучшилось, дыхание облегчилось, и хотя губы Рэйчел все еще не стали розовыми, они уже не были такими синими.

По всем показателям наблюдался прогресс. Пусть Рэйчел еще находится в коме, но ведь в медицине все относительно.

После того как медики ушли, Джек еще долго радостно улыбался и облегченно вздыхал. Потом, когда ему захотелось обнять Рэйчел, он осторожно ее приподнял и прижал к себе. Ее тело было худым и безжизненным, но память дорисовывала контуры ее фигуры. От Рэйчел пахло больничной дезинфекцией, а от самого Джека — растворителем, но ему казалось, что он чувствует запах лилий. На глаза Джека набежали слезы, он зажмурился и несколько раз протяжно вздохнул.