Он попытался подняться, но собеседник прихватил его за локоть:

– Подожди ещё немного. Слушай, Филипп – я ведь тебе ничего нового не сказал. Если ты хоть немного верующий, то должен знать, что бесы и Хозяин – сущности, чьё существование лицедеи-церковники сами веками признают реальностью. И Хозяин, это не некая абстракция, это конкретное, живое существо, и люди сами ищут пути к нему! Я ведь не открою секрет, если скажу, что все тайные компании на самом деле поклоняются именно ему! А ведь они и правят миром! Сам подумай, если ты поклоняешься создателю – тебе незачем это скрывать. Как мученик сказал: И, зажёгши свечу, не прячут её под горшком, но ставят на подсвечник, чтобы светило всем в этом доме.

Сёчин попытался подняться со скамейки, но оратор крепко держал его за локоть, и продолжал своё:

– Узнать Хозяина легко по его делам – он не делает ничего нового, а лишь искажает старое, нарушает и переворачивает все, о чём люди пытались когда ещё договориться. Сказано было – не убий, так он наущает людей убивать друг друга. И они убивают, без конца и без края. Ну так спроси себя сам – кого они послушали? Сказано не воруй – так нет же, человек отнимает жильё у сироты и спускает отнятое на блуд. Опять вопрос – кого послушал? Ещё пример хочешь? Пожалуйста, – Сказано не лги, – а он создаёт целую корпорацию, чтобы лгала вам двадцать четыре часа из любимого ящика! И все радостно вопят: давай, ещё!

Алоизий снял пиджак, аккуратно сложил его, повесил на спинку лавочки, и принялся закатывать рукава рубашки, время от времени приглаживая всклокоченные остатки шевелюры, но не останавливаясь при этом ни на минуту:

– Его узнать не сложно, и перестань прикидываться дураком. Другое дело, что не так просто понять, когда он действует через людей и их же собственными руками. Многие правители уже давно находятся под его влиянием – продали свои души. И никто их об этом не упрашивал – сами хотели, и можно сказать – искали его. Это всегда выбор самого человека. Без его разрешения Хозяин и пальцем не шевельнёт. Не может. Он только помогает. Если ты не хочешь у соседа воровать, он тебя не заставит. Так устроено. Правда так будет только до тех пор, пока не появится лжец, более великий, чем он. А ты хочешь всё испортить? Люди-то почитают твою писанину, и начнут задумываться – а всё ли правильно вокруг? А может, что-то стоит изменить?

Филипп помотал головой:

– Ну, уважаемый, и наворотили же вы кучу! Что-то мне даже нехорошо стало. А дело-то в чём? Вам так охота рассказ мой в издательство пристроить? Да ещё и права заполучить? Зачем голову мне морочаете? Да вы, батенька, похоже сами писатель со стажем! А? Нет разве? Ну столько всего наплели! Впору эссе на злободневные темы составить. Вы уж займитесь в свободное время, глядишь, и читатель свой найдётся!

Собеседник укоризненно посмотрел на него:

– Последний раз предлагаю, Филипп – давай договоримся! Так будет лучше для всех, и спокойнее. Хапнешь горя по полной! Мало тебе змея было?

Тут Алоизий сгорбился, и вполголоса забормотал что-то совсем непонятное:

– Странный ты был ребёнок, с самого раннего детства. Больше всего любил играть в одиночестве. Уйдёшь себе в садик с ранетками, и сидишь там под деревцем, что-то из веточек колобочишь. Читать любил. Читать, однако, быстрее чем говорить научился.

Рассуждая, он достал из кармана носовой платок, размером с небольшое полотенце, и принялся вытирать обильно выступивший пот, не умолкая при этом:

– А вообще, если подумать – рукопись нельзя отобрать. Писатель должен отдать её добровольно. Или заявить вслух, что он не будет издавать эту книгу. Если отнять её силой, то потеряется связь между текстом и творцом. Один из признаков образа бога в человеке – способность к творчеству. Похоже, его это в последнее время беспокоит – кается в совершённой ошибке. Есть грех и есть вина. И ничего уже исправить нельзя – сам всё сотворил. Вот в чём штука.

– О чём это вы?

Собеседник поднял на него взгляд:

– А вдруг это ОН тебе в голову нашептал? Хочет, чтобы все узнали, а? А этого допустить никак нельзя! Будешь упорствовать – только хуже сделаешь. Подумай хорошо!

Тут он поднялся, посмотрел Филиппу в глаза, и махнул рукой:

– А вообще-то, как хочешь! Даже больше скажу – хочешь писать, да и пиши себе! Можешь даже рассказ свой в роман превратить! А что, кто тебе мешает? Дураком жил, дураком и умрёшь! Всё одно по его воле всё произойдёт, вот попомни потом! Прощай, Филипп, Андреев сын!

Сказав это, Алоизий Маркович взял в одну руку аккуратно сложенный пиджак, в другую прихватил объёмистый портфель, и решительным шагом двинулся в сторону проспекта. Филипп посмотрел на его удаляющуюся спину, встал с лавочки, и похрамывая, побрёл домой.