Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горбун оторвал взгляд от бумаг и несколько мгновений рассматривал пришедшего, и тому показалось, что от него ждут еще какого-то подтверждения достоверности явки.
Сухарь достал спрятанный в подкладке «грипс», подал Горбуну и решил немножко надавить, сказав:
— Пока ждал, выспаться можно.
— Я за полночь пришел… — небрежно кинул хозяин, пробежав глазами бумагу. Спросил: — Что еще?
— Отчет забракован, данные крайне занижены, не заставляйте идти на проверку, считают, что не может так резко упасть наша материальная основа. Вот ответ на ваше «что еще». К ночи дайте подробное объяснение.
— Такое бегом не делается, через два дня в эту пору будет готово.
— Нет, сегодня к ночи! — нажал Сухарь.
— Я документы здесь не держу. Хорошо, завтра получите, — хладнокровно пообещал Горбун.
Подошел самый ответственный момент: говорить больше не о чем, надо вручать визитную карточку.
— Возьмите вот, просили передать, — протянул визитную карточку Сухарь.
— Что такое? — не поднял руки Горбун. — Кто просил передать?
— От Макара Мироныча… Михайлюка! — положил на стол визитку связной.
Горбун повертел перед глазами атласно поблескивающий прямоугольник из плотной бумаги, прочитал написанное раз и другой, отрицательно покачал головой, вернул послание.
— Это не мне, должно быть. Вы что-то напутали! До завтра! Будьте здоровы!
С непонятной досадой, с огорчением, можно сказать, уходил от Горбуна Сухарь, как будто ему очень важно было, чтобы тот обязательно оказался тем, кого подозревал в нем Комар. Проще простого оказалось: доложить эсбисту любой, выгодный чекистам вымысел и разом предрешить судьбу этого угрюмого человека.
Молодуха проводила Сухаря в мазанку, где его поджидал Буча. Антон Тимофеевич, хмурясь, начал с убийственной дезинформации, решив заодно с Горбуном скомпрометировать в глазах руководства ОУН и краевого проводника, сообщив с напускным гневом:
— Взял визитку, обрадовался, руки жмет, как родного брата встретил. Устно просил передать Макару Миронычу Михайлюку, от кого визитка, что Хмурый тоже с ними, он отстраняется от Бандеры, свою теорию развивает: изжило себя само наименование «бандеровец», оно связывается с пониманием «банда», что вредит ОУН и подлежит усиленному изживанию.
— Он у меня помычит сегодня, — достал из кармана петлю удавки Буча. — Они у меня подрыгаются, ушлые крысы.
— Погоди-ка, ты что! — сдержал его Сухарь, как будто тот собирался сейчас же отправиться свести счеты. — Завтра он мне пояснительную к отчету приготовит, это важно. Друже Комар велел.
— Пусть поживет, завтра все вытяну из него…
На другой же день Шульга отвел Миколу Сорочинского из села Боголюбы в лес и доставил прямиком в банду Гнома, в которой находился Сорока — Петр Сорочинский.
Идти недалеко, через густой кустарник, — банда разбросалась где попало, лишь наблюдатель укрылся на могучем дубе, откуда, казалось, через густую крону и разглядеть ничего невозможно.
Петро дремал, уткнувшись лицом в скрещенные руки. Когда возле него остановился Микола, поднял голову.
— Батюшки! — зашевелился Сорока, вставая. — Да как же ты тут, брательник?! Смотри-кась, разыскал… И Мария здесь?
Когда Микола рассказал о том, что произошло за эти дни с ним и с женой — он скрыл только ее арест и цель последней встречи с ней, — Петро с недоумением спросил:
— Тогда зачем же тебе надо было тикать из дома? Как видишь, мне совершенно необходимо стало побыстрее смотаться, пока Шурка меня не продал. Я знал, что он все будет на меня валить. Теперь-то пускай, теперь семь бед — один ответ.
Микола обеспокоенно спросил:
— Что ты здесь делал в эти дни?
— Вначале Зубр возле себя содержал, хотел меня шифровальщиком сделать. Не подошел ему чего-то, говорит, рассеянный, «директором паники» обзывал. Вот к Гному спровадил. А ты почему бежал?
— Маша настояла. Зубру сообщить обстановку велела, — замялся Микола. — Где его сыщешь?
— Мотается он, боится, по-моему, на одном месте задерживаться.
Микола придвинулся к нему поближе, тихо сообщил:
— Дела такие, что о них лучше нам вдвоем только знать, и ни единой душе больше.
— Нам вообще надо придерживаться этого правила, — охотно подхватил Сорока.
— Тогда слушай и за моим тылом смотри, чтобы кто-нибудь не подстроился. Секрет у меня громадный.
— Я и подумал, ты неспроста заявился…
— Таскают Марию-то, в безпеку Стройный вызывал, Артисткой ее величал, все о нас им известно, о тебе разговор вел.
— Откуда он меня знает?
— Они, оказывается, все знают. Как не знать, когда столько заарканили чекисты. Есть, видать, кому рассказывать и о тебе, и обо мне, не говоря уж о Марии. Вот какие дела-то…
— Так она сидит, выходит? — без сочувствия спросил Сорока, оторвав стебелек и прикусив его зубами.
Микола сурово посмотрел на брата. Его удивило не равнодушие Петра к судьбе Марии, а холодность вообще к тому, что он говорил. Это заставляло его повременить с разговором о главной цели его появления здесь. Но Петро вдруг дал ему повод понадеяться на лучшее.
— Чего молчишь? Подвел я ее, выходит. Нечаянно, сам бы лучше за нее сел. Ради тебя, вернее.
У Миколы глаза оживились.
— Ради меня, да и самого себя, можешь успеть кое-что сделать. Должен, не лопухи же мы с тобой, как батька, бывало, говорил.
— Чего сделать-то? Не мямли, — поторопил Петро.
— Не марать больше руки кровью, вот что, — издалека решил подойти к главному Микола.
— Это уж как выйдет… С чего у тебя такая забота?
— Ты жить хочешь?
— Хочу.
— А с ними в банде много наживешь?
— Ну, нет… Давай, давай, телись, чего обхаживаешь, не девка. Уйти хочешь предложить? Так там же тюрьма, дадут столько, что и на том свете придется досиживать. Зачем мне такая роскошь? Ты иди.
— С повинной выйти предложил Стройный, а повинившихся они по домам отпускают. Марию вчера видел, в Порфирьевке у бабки Васьки нашла меня. Так вот скажу, слушай, нам предложили для гарантии и смягчения вины помочь им повязать Зубра. Смотри, чтоб никому ни звука!
— Потише сам-то… — Сорока хлопнул брата по коленке, утер вспотевший нос. — Этого козла вонючего я для своего удовольствия удушил бы. Только обманут они, чекисты. Им бы нас выловить да перегрызться повод дать.
— И я Маше об этом, она мне толкует: не чекисты помилование раздают, а Советская власть ее гарантирует, она слово держит, обращение было от имени Верховной Рады Украины.
Сорока говорил с сомнением: