А вчерашняя врачиха Муся Моргун, симпатичное личико которой со сросшимися темными бровями портил маленький, клинышком, подбородок, превратившаяся под видом машинистки в бесправную сожительницу главаря банд, всеми помыслами была занята ожидаемым ребенком, начинавшим менять ее неприязненное отношение к сожителю — будущему отцу.

Нет, Муха не строила планов на дальнейшую жизнь с Зубром, который был ей немил. К тому же она почти не сомневалась в том, что этот человек, с которым ее нечаянно свела горькая, как в наказание, судьба, не жилец на земле и его надо суметь дотерпеть. Она не имела к нему вражды. Больше того, он даже стал ей теперь необходим.

— Где же они тут жить устроятся? — снова задала вопрос Муха, не столько заинтересованно, сколько устало от молчания. Иван последнее время вообще перестал с ней говорить. Она понимала, что становится ему в обузу. И смирилась с мыслью, что он ее, скорее всего, спровадит, а там будь что будет, не съедят же ее чекиста. Уедет подальше с Волыни и обрубит все… Но в самом деле, где тут Алекса с Дмитро устроятся на целую зиму, если даже он отправит ее куда-нибудь? Тут и спать им негде. А ютиться он не любит. Ничего не стоило вырыть еще хотя бы закуток. Спросила: — Ты что, не слышишь?

— Рядом себе роют, места, что ли, мало, — ответил Зубр и, помолчав, тоже спросил: — У тебя сестра, говорила, есть. Где она?

— В Тернополе. Что ты ее вспомнил? К ней спровадить меня хочешь?

— К ней нельзя.

— Это почему же? Больше мне некуда, в моем-то положении.

— Думать надо было прежде! — сорвался голос у Зубра. — Сама врач.

— Тебе-то какая боль? Поеду к сестре… Себе другую приведешь.

— Нельзя к сестре.

— С чего ты взял? Она давно зовет меня…

— Нельзя! Продашь меня! — У Зубра скулы заходили. Он повернулся, чтобы снова подняться наверх, но остановился от истеричного испуганного вскрика:

— Куда ж ты меня, Иван?! Куда?!

— Здесь останешься… — бросил он, не оборачиваясь и не видя брызнувших слез из широко открытых в ужасе глаз Мухи, только донесся до него уже в проходе лаза взвизгнувший сквозь рыдание голос:

— За что?! Не гу-би-и…

Он поднялся наверх, повернулся спиной к работавшим невдалеке хлопцам, достал из-за пояса пистолет, проверил обойму, пощелкал затвором и, удовлетворившись, аккуратно положил его обратно.

Яма была почти готова, рядом возвышалась горка жирной черной земли. Алекса отдыхал, копал Дмитро. Настороженная острота мелькнула в их взгляде.

— Хорош, вылазь, Дмитро, — распорядился Зубр, глянув в яму, а когда тот поднялся наверх, жестко, как это делал всегда перед казнью, чтобы исполнение соответствовало требованию, приказал: — Задушите Муху! И волоките сюда!

Подручные мгновение помедлили, видно соображая, что от них требуется. Зубр не выдержал и с нажимом встряхнул их:

— Прищемите ей дыхало, а то продаст, уйдет… И тащите, говорю, сюда!

Дмитро с Алексой рванулись с места, как будто в самом деле испугались предательства. Глядя им вслед, Зубр подумал: «И на вас надёжи нет, до зимы как бы не разболтали об этом схроне…»

День разогревался, сгоняя в низину жиденький туман; казалось, земля тайком дышала.

И вдруг на ум Зубру пришла Артистка. Нет, он не подумал о том, где она, что с ней, а только внутренне ощутил, будто на месте Мухи в схроне сейчас она, его давняя симпатия, за которой надо бы послать Сороку, заманить ее в лес, пока чекисты не накрыли, и остаться с ней на зиму, скорее всего на последнюю лесную зимовку в схроне, о котором ни одна душа не будет знать. Продуктов запасено вдоволь, а по хозяйству Мария управится. Да и он разомнется, поможет. Толковая мысль!

Он нетерпеливо обошел вырытую могилу. Решил: в ночь уйдет к Гному, только порядок здесь «не нарушенный» наведет.

Послышалось прерывистое дыхание. Зубр вскинул голову и увидел, как Дмитро вытаскивает из лаза обвисшее тело Мухи. Разодранное платье едва держалось на ней клочьями.

Хихикая, Алекса выскочил из лаза и вприпрыжку стал помогать Дмитро дотащить труп. Они не успели бросить его в яму, Зубр не дал.

— Похороните хоть по-человечески, ублюдки! — взвинтился Зубр и приказал: — Лезьте вниз, я подам, аккуратно опустите, она с моим ребенком.

Алекса первым спрыгнул в могилу, прислонился к боковой стенке, готовый принять убитую. Дмитро подвинул труп поближе к краю, чтобы Зубру без хлопот сладить с ним, и тоже спустился в яму, вскинув руки, говоря, что он готов. И тут Зубр с деловым видом достал из-за полы телогрейки пистолет, заметил, как дрогнули, затряслись руки Алексы. Он выстрелил ему в грудь, метя в сердце. Вторую пулю сразу же послал в метнувшегося с воплем Дмитро. Он будто привычно поставил две точки, глянул себе под ноги, не спеша свалил труп Мухи вниз и поинтересовался, как там все улеглись. Потом огляделся. Не заметив ничего подозрительного, отложил на траву пистолет, чтобы не давил ему в живот, и принялся работать лопатой. Ему казалось, он удалился в такое недосягаемое уединение, где никто не страшен. Но тревожные предчувствия не покидали его…

Тяжелый осадок у Сухаря оставила расправа Бучи над Горбуном, под пыткой подтвердившим свою двурушническую связь. Павло Митрофанович сразу заспешил. Но выйти за крыльцо до темноты побоялся. Сухарь видел, как напарник изнервничался весь, похуже, чем перед встречей с чекистами в Сосновке, ему снова захотелось прибить его тут же и уйти. Но сделать этого не мог. Буча нужен ему как исполнитель приказа Комара, которому тот лично доложит «чистые» подробности допроса и смерти Горбуна.

Сухарь не присутствовал при этом докладе — Буча покинул его в Жвирке, и лишь на другой день, когда Антона Тимофеевича доставили на окраину Яворова к Комару, он по выражению довольного, с сияющими глазами лица референта понял: тот удовлетворен свершившимся.

— Будь, друже Молоток, гостем желанным, — снял рушник со стола Дербаш, раскрыв закуску и бутылку водки. Пригласил: — Садись, это тебе поощрение. И потолкуем.

Они выпили, молча закусили. Сухарь ждал, а Дербаш будто бы додумывал последние тонкости предстоящего разговора.

— Так и не научился пить, — заметил Комар. — Это хорошо, надежи больше, язык будет короче. Тебе он теперь важным инструментом станет. Обратно я тебя в Германию спровадить хочу, в западную зону, разумею, прогуляйся в головной центр, поручение у меня срочное.

— Справлюсь ли? Да и эта заграница мне вот как, — провел он пальцем по горлу. — Надолго?

— До чего же я тебя знаю, друже Молоток, — с легкой веселостью заговорил Дербаш, шевеля выпирающими скулами. — Ход конем сделал, подумал, а потом — конкретно о деле. Приемлемо.

— Как же не думавши-то, друже Комар? Не думавши залетишь как кур во щи.

— Соображение должно моментально работать, — энергично заявил эсбист и поправился: — Иногда надо и покумекать… Так вот, в твоей поездке потребуется и то и другое качество одновременно: ты должен сразу реагировать, замечать, соображать и делать вид, что отвечаешь подумавши, солидно.