Ну, познакомился он с Очкариком. Ну, присутствовал на эпохальной встрече Очкарика и Премьера, которая останется тайной для историков, и хрен с ними, пусть передохнут – с ударением на последнем слоге. Ну, сходил в прошлое отряд диггеров. Практически – просто погулять, без дела, если иметь в виду двух напарников Легата. Ну, местная Контора взбудоражена – от лелеемых, хотя и не совсем понятных возможностей… И так далее… И вдруг возникает «бабочка» гигант, которую ну прямо должны раздавить!.. А ее не давят. То есть Гумбольдт не теряет бездарно и страшно четыре года молодой жизни. Он поступает в Университет или в Иняз, как сегодня запланировано. Он не участвует ни в каких подпольных диссидентских забавах, заканчивает курс и идет работать… куда?.. ну, куда идет, неизвестно, Легат не спросил у старшего, какую именно специализацию избрал младший. И старший рано или поздно отойдет в мир иной просто в силу преклонного возраста, а в две тысячи десятом году Столица будет иметь одного Гумбольдта, брата Осы. А вернувшийся в свое время Легат будет издали наблюдать за своими подопытными персонажами…

Красиво? Вполне.

Правдиво?..

Тут решения нет. Уже несколько вариантов развития судьбы младшего и старшего придумано, какой-то из них, не исключено, сработает. Или никакой. Или есть еще варианты, Легатом не предусмотренные. И, наоборот, никаких вариантов вообще нет. Время покажет.

Джуниор – парень, судя по первому впечатлению, с сильной волей и явно – не ведомый. Скорее – ведущий. Хотя и затаенный какой-то… А новоявленный «папа» – человек все-таки сломанный жизнью. Не без склонности к истерии. Но характеры у них по определению похожи должны быть. Хотя и с вариациями…

Да, еще! Когда Гумбольдт под именем Раб на Главной Площади отдавал ему сигаретную пачку и ключи от ворот в тоннель, он, тихушник, все необходимые вводные про всех знал: и про себя, и про Джуниора, и про еще не рожденную, но уже успешную и всеславную сестру. Да что там знал! Он же общался с Осой! И не год, и не два, а больше! А судя по ее участию в ловле доверчивого Легата, ей Гумбольдт весьма близок и, не исключено, дорог. Брат ведь… Иначе чего она так о нем беспокоится?.. Он, смутно догадывался Легат, и про него много знал. Не только от Осы. Гумбольдт умнее и хитрее, чем хочет казаться. И этим – а еще и показной униженностью своей – не слишком симпатичен Легату.

Как сказал бы сам Легат: не мой человек.

А вот Очкарик в куда большей степени – его человек…

Впрочем, не преувеличивает ли он?

Ладно, поживем – увидим. Тем более что Легату не надо терпеть сорок лет, чтобы увидеть. Закончит свою миссию здесь, вернется в родное время и – увидит. Собак-ищеек пустит по следу, чтобы увидеть.

Да, еще небольшая, но колючая обидка – к слову.

Гумбольдт со своим липовым отцовством начисто переплюнул Легата с его наивным письмецом себе самому. И без груза грядущих сорока лет понятно: Гумбольдт мыслит масштабно и мощно, а Легат – игриво разменивает свой золотой на медные монетки. А чему удивляться? Темперамент разный, чувства разные, хотелки радикально разные. Хотя время – вещь необычайно длинная, сказал классик. Поживем – увидим. У Легата фора для «увидеть» – гигантская. И медные монетки, кстати, для жизни куда практичнее и употребимее, нежели неразменный золотой…

И куда, скажите, податься бедному the time traveler Legat на склоне дня, не жрамши толком и в гордом одиночестве? Пилить на ночь глядя домой в Столицу, чтобы поесть и переночевать, а с раннего утра – опять в тоннель? Род мазохизма, Легату не свойственного. В «Мать-город», в свой номер, душ, бокальчик виски из бара – был в номере бар для странствующих и путешествующих от Конторы… Программа-минимум. А программа-максимум, счел Легат, это программа-минимум плюс обед, плавно переходящий в ужин в ресторане отеля, плюс очередная вечерняя прогулка… где?.. об этом подумаем позже.

И к десяти утра – к Очкарику.

Спустился в холл отеля, спросил у портье, а нельзя ли сегодня сходить в какой-никакой хороший театр на дефицитный спектакль. Администратор знал, с кем имеет дело, поэтому сразу накрутил телефонный диск, пошептался с кем-то на том конце провода, трубочку уложил и сказал доверительно:

– Для вас – луну с неба. Пропуск на двоих в Самый Революционный Театр. Спектакль «Опасайтесь пощечин». Первая премьера. Сам Бард в главной роли! Поспешить советую настоятельно, спектакль вот-вот закроют.

– Откуда сведения?

– Интуиция, – скромно сознался портье. – Билеты на вашу фамилию будут у администратора. То есть, конечно, пропуска…

Наскоро перекусив, опять словил такси, шоферу адрес назвал, и поехали они по набережной Реки до Цветных Холмов, свернули налево, каким-то макаром проскочили мимо церкви на площадь, еще раз свернули с нее и встали у театра.

А на премьеру народ вообще могучей толпой повалил. Легат, применяя практику протыривания, с трудом оказался у окошка администратора, сунулся в него и назвал имя. И тут же получил два пропуска в шестой ряд, середина.

До начала оставалось минут двадцать, Легат хорошо поспешил. На него, естественно, бросились жаждущие «лишнего билетика», но Легат стоял скалой. Лучше один на двух креслах, чем с каким-то театральным маньяком или с какой-то маньячкой. И тут он заметил девушку: шатеночку, коротко стриженную, в кофточке-юбочке-туфельках (именно так и заметил – ансамблево), стоящую в стороне от мятущейся толпы и, по виду, никого и ничего от жизни не ждущую.

Толкаясь и извиняясь, пробрался к ней, спросил:

– В театр хотите?

Она подняла глаза. Молча смотрела на немолодого мужика, который явно хочет подклеиться к свободной и одинокой.

– В театр хотите? – повторил Легат и добавил для лучшего понимания: – У меня есть лишний пропуск…

– Хочу, – наконец, сказала девушка и взялась за сумочку, к груди ее подняла и прижала. – Сколько я вам должна?

Легат вынул из кармана один из пропусков – здесь было время, когда бумагу еще не экономили, это в далеком отсюда Завтра администраторы театра жены выписывают один пропуск хоть на десять человек, если есть такой заказ.

– Возьмите и спрячьте. А то вырвут.

– Сколько я вам должна? – спросила девушка.

И ответ на вопрос ее действительно интересовал.

А Легат был честен и в меру благороден.

– Нисколько, – сказал он. – Это ж пропуск, а не билет. Успеха вам… – и пропал в толпе.

Словосочетание «в меру благороден» здесь не случайно. Он отдал билет и ушел в никуда потому, что на девяносто процентов знал: девушка окажется в зале рядом с ним, на соседнем кресле. А десять процентов циничный практик Легат скидывал на тот случай, если девушка искала лишний билет для своей мамы, своего парня, для некрасивой подруги etc. Что ж, тогда он просто посмотрит спектакль, который в свое время не посмотрел, потому что его чуть ли не сразу запретили к показу, и послушает Барда, которого любил всегда. Даже читать его стихи любил, которые писаны как песни. Он всерьез считал его талантливым и своеобразным поэтом. Ни на кого не похожим.