– Господи, – сказала я, откидываясь на диван, а отец тем временем выключил телевизор и снова потянулся к стопке газет, доставая очки из кармана. – Неужели он ни разу в жизни не снимался в комедии? Ну что стоило сыграть в каком-нибудь мюзикле?

Отец пристально посмотрел на меня поверх очков:

– Не заставляй меня опять звонить Сабрине.

– Вопрос снимается, – я собрала тарелки, чтобы отнести их в кухню. Несколько секунд я смотрела на то, как отец читает и делает заметки автоматическим карандашом, а потом спросила:

– Чем занимаешься?

Именно таким я и привыкла видеть отца: за работой, погруженным в чтение, заваленным стопками газет или сосредоточенным на теленовостях. Снова увидев его в этом состоянии, я вдруг сообразила, как давно он не занимался ничем подобным.

– А, это, – он показал на пачку газет в своей руке, и я кивнула:

– Ага.

– Готовлюсь к одному делу, – ответил он, снова опуская взгляд на бумаги. – Старый знакомый попросил помочь кое с чем.

– Вот как. – Я снова опустилась в кресло.

Отец не говорил, что собирается делать в отношении работы, и я даже забыла, что эта проблема вообще существует. Было чувство, как будто у нас обоих летние каникулы, так что обычная рабочая рутина просто временно отменена. И, наверное, это ощущение усиливалось из-за того, что отцу было запрещено каким-либо образом контактировать со своим офисом, так что эта часть его жизни просто выпала, целиком и полностью.

– Собираешься… – я осеклась, потому что даже не знала, что именно хочу у него спросить и какой ответ мне бы хотелось услышать.

– Просто кое-что изучаю для друга, – спокойно произнес отец, словно пытаясь сообразить, что меня тревожит. Через секунду, впрочем, он снял очки, отложил бумаги и развернулся лицом ко мне. – Но я думал об этом, – он откашлялся и немного покатал карандаш в ладонях. – Как считаешь: что, если я не буду участвовать в выборах осенью?

– А расследование? – изумившись, напомнила я.

Насколько я знала, результаты пока были неизвестны. Для меня стало неожиданностью, что слово «выборы» вообще прозвучало.

– Даже если результаты будут в мою пользу, – произнес он, – не знаю. Просто думал об этом в последнее время.

Я мгновение смотрела на него, а потом перевела взгляд на стопку тарелок, собираясь с мыслями. Недавно я и представить не могла своего отца без его привычной работы. Но теперь нельзя и подумать, что когда-то все было наоборот, и он не участвовал в моей жизни. Теперь отец следил за тем, чтобы в холодильнике всегда была диетическая кола, а я знала, в каком порядке он обычно читает газеты: сначала национальные новости, потом спортивные, следом деловые, а в конце комиксы (с особенно большим вниманием он следил за похождениями семейки Грант из Grant Central Station). Или, например, на прошлой неделе он, опаздывая на наш совместный ужин в «Журавле», позвонил и попросил меня заказать за него – и мне даже не нужно было спрашивать, что именно. А в прошлое воскресенье, когда на ужин приходил Кларк, а вечером зашли Палмер с Томом, и в итоге мы все стали играть, отец объединился в команду с Томом и Кларком. Они втроем подошли к игре весьма серьезно и принялись разрабатывать стратегию – ну и совершенно заслуженно выиграли. Или, например, сейчас: в дождливый день я сижу дома и смотрю с ним кино, и, честно говоря, мне совершенно не хочется вместо этого оказаться в другом месте.

– А если не будешь баллотироваться, – медленно проговорила я, пытаясь примериться к этой идее, – ты останешься здесь?

– Ну да, – отец посмотрел на меня в упор. – Что думаешь?

Я на мгновение перевела взгляд на свои сомкнутые ладони, потерла одну о другую, собираясь с мыслями. Раньше я даже не задумывалась о том, что такое лето необязательно закончится сразу, как только придут новости из Вашингтона.

Я откашлялась, готовясь заговорить.

– Я бы не стала возражать, если бы ты не уехал.

– Здорово, – отец стукнул карандашом по журнальному столику.

– В конце концов, – продолжила я с наигранной серьезностью, – Палмер может опять устроить «Охоту за сокровищами», и тогда нам понадобится твоя поддержка!

– Ну, – в том же тоне заметил он, – я бы не хотел это пропустить! – Он улыбнулся мне, откинулся на спинку дивана и снова взял со столика газеты.

Я собиралась отнести тарелки в кухню, сходить в душ и переодеться, потому что Кларк собирался прийти на ужин. Но почему-то опять свернулась клубочком в кресле. Мне просто хотелось сидеть здесь, в тишине, смотреть, как отец работает, и впервые в жизни представлять, что примерно так же могут выглядеть и октябрь, и февраль. Без еженедельных поездок в Вашингтон, без Питера. Каждый вечер рассказывать, как у меня прошел день не тому, кому за это платят, а человеку, которому действительно интересно. И поэтому, хотя я знала, что Кларк уже в дороге и мне стоит приготовиться, я оставалась здесь, в кресле, проигрывая у себя в голове возможную картинку нашего будущего.

На следующий день дождь не прекратился, а только усилился – так что мои прогулки с собаками сделались короче, а машина вся оказалась в отпечатках грязных лап, хотя я тщательно старалась уберечь сиденья с помощью разложенных на них полотенец. И поскольку у меня освободилось время, мы с Кларком пообедали в закусочной и пошли в музей Пирса составить компанию Тоби, отнюдь не выглядевшей воодушевленной по поводу сегодняшнего свидания. Она писала мне по этому поводу очень длинные сообщения, и большую часть времени я пыталась расшифровать, что она хочет сказать при помощи всех этих пиктограмм. В результате мы оказались в зале искусства Возрождения, и Тоби сокрушалась по поводу того, что Крейг – очень странное имя, и недоумевала, почему Бри просто не оставит ее в покое и не позволит ее любви к Уайетту упокоиться с миром естественным путем.

Тут внезапно объявилась экскурсионная группа, про которую Тоби совершенно забыла, и она умчалась их встречать, а мы с Кларком остались в музее, предоставленные самим себе, что оказалось не худшим вариантом досуга в дождливый день. Мы бродили по музею и выдумывали предыстории создания картин, мимо которых проходили, и имена изображенным на них людям.

Мы добрались до галереи, в которой висела картина моей мамы, и я могла бы незаметно увести Кларка от нее, сказав, что устала, или что-нибудь в этом роде. Но я просто взяла его за руку, и мы вошли внутрь, туда, где была мамина картина. Я рассказывала о ней Кларку раньше, но он никогда ее не видел. И хотя картину мог видеть любой, заплативший за вход, стоя перед ней с Кларком, я ощущала странную уязвимость, будто он смотрел на то, что обычно я никому не показывала.

– Ну как? – спросила я легкомысленным тоном, словно мне было неважно, что он ответит; но на самом деле мое сердце колотилось от волнения.

– Она очень красивая, – ответил Кларк, еще несколько секунд глядя на картину, потом повернулся ко мне и сжал мою руку. – Правда, Энди. Твоя мама была очень талантливой.