— Так всё и было, — подтвердила Кэйт. — Выслушав меня, он встревожился. А затем начал угрожать мне.

— Что?!

— Он сказал, что убьёт меня, если я кому-нибудь расскажу об этом разговоре. И, клянусь вам, моя королева, он не шутил!

Но Генриетта уже не слышала её.

— Но если Эленита умерла случайно, тогда выходит, что де Молина не хотел меня убивать, — растерянно произнесла она. — Значит, Монтегю ошибся, когда так думал!

Королева даже улыбнулась при мысли о том, что её сообразительный секретарь тоже может ошибаться. Но тотчас же улыбка на лице Её Величества сменилась мертвенной бледностью, потому что запутанные прежде мысли наконец-то выстроились в безупречный логический ряд:

Кто подстрекал её к убийству де Молина? Монтегю.

Кто такой Монтегю? Шпион иезуитов, который сам признавался, что прибыл в Англию с заданием ордена узнать о её связях с Великим магистром.

Неужели, вся эта череда смертей, весь ужас, который ей довелось пережить, были искусно спланированы её секретарём только для того, чтобы орден «Молчаливых» исчез с лица земли?

И, быть может, тот, кого она всё это время считала своим единственным другом, просто использовал её во имя известных только ему тайных целей?

Генриетта взглянула на Кэйт. Её напуганное лицо только подтверждало её подозрения.

— Ты можешь идти, — сказала она камеристке. — И ни о чём не волнуйся. Теперь я буду о тебе заботиться.

* * *

Гвардеец, охранявший королевские покои, доложил о епископе Лоде. Королева не была расположена к приёму гостей, но решила принять его, чтобы немного успокоиться. Впрочем, её надежды оказались тщетными.

— Ваше Величество, я в растерянности, — заявил Лод, который и в самом деле выглядел не лучшим образом. — Я убеждён, что этот Фельтон был французским шпионом. Он бы, конечно, признался в этом, если бы не милорд Монтегю, которому король совершенно неожиданно для меня поручил это расследование. Он запретил мне прибегать к пытке, поэтому, совершенно ясно, что убийца умер, ничего не сказав. Монтегю даже поручил исповедовать этого фанатика тюремному капеллану! Именно из-за действий вашего секретаря, мадам, король вынужден освободить Элиота, поскольку никаких улик против него я так и не нашёл.

— Это очень прискорбно, епископ. Но чего вы хотите от меня?

— Хочу сказать вам, Мадам, что я умываю руки. Я предчувствую, что на следующем заседании парламента Элиот постарается отомстить за свой арест.

— Если этот человек так хочет сгинуть в тюрьме, это можно устроить, — ответила Генриетта. — Тем более что теперь нет министра, который всегда вступался за него и за других смутьянов перед королём.

— О, Ваше Величество, покойный герцог был редкостной доброты человек. Это его и погубило. Отец наш Небесный, конечно, призывал прощать своих врагов, но всё же милорду не следовало позволять им садиться ему на шею. Ибо безнаказанность порождает зло, Мадам!

— Скажите, — задумалась Генриетта. — А почему вы так хотели исповедовать Фельтона?

— Да потому, что, пребывая на пороге смерти, люди наиболее искренны, так как, исповедуясь, они беседуют с Господом, который насквозь видит их сердца.

«И, правда, зачем лгать, зная, что для земного правосудия ты уже недоступен?» — подумала Генриетта. — Благодарю вас, епископ, — любезно произнесла она вслух. — Вы очень мне помогли. Теперь я знаю, что делать дальше.

Когда Уолтер Монтегю вновь посетил Её Величество, Генриетта с улыбкой протянула ему бокал вина.

— За упокой души Великого магистра? — спросил молодой человек, припомнив их последнюю встречу.

Королева улыбнулась:

— За упокой души человека, которого я всё это время считала свои другом и который подло воспользовался моей доверчивостью в своих целях.

— Аминь, — согласился Уолтер, залпом выпивая вино.

Он непроизвольно поморщился, ощутив странный привкус во рту.

— Что это за вино? — удивлённо спросил он.

— Старое бургундское, — объяснила королева. — Но я добавила туда несколько капель ядовитого снадобья господина Круйе.

— Как?

— Вино отравлено, — мило улыбнулась Генриетта.

Уолтер с ужасом перевёл взгляд на неё, на пустой бокал. Его рука непроизвольно потянулась к шнуркам на рубашке, чтобы развязать их, так как ему вдруг стало нечем дышать.

— Но почему? — прошептал он. — Что я вам сделал?

— Вы использовали меня, Уолтер, — спокойно ответила Генриетта. — Использовали, чтобы с моей помощью расправиться с де Молина и его орденом. Вы как-то признались, что прибыли в Англию как агент иезуитов, и всё это время за моей спиной выполняли возложенное на вас поручение святого ордена, уверив меня, что действуете в моих интересах. Что ж, вы выполнили свою миссию, и ваши заслуги перед католической церковью столь велики, что вы можете надеяться на её благодарность. Вот только воспользоваться положенной наградой вы уже не успеете.

— Вы сошли с ума! — в отчаянии воскликнул Монтегю. — У Вашего Величества нет и не было более верного слуги, чем я! Да если бы я сам не признался вам в том, что являюсь агентом иезуитов, вы бы никогда об этом не догадались.

— Если бы вы не признались мне в этом, вы бы не смогли убедить меня прибегнуть к помощи святого ордена, — отрезала Генриетта. — Не лгите мне, Уолтер. Не отягощайте свою душу перед Вышним судом. Я прошла хорошую школу под вашим руководством, и вы не сможете больше запутать меня сомнительными откровениями. Да вам и нет смысла тратить на это последние минуты вашей жизни — у этого яда нет противоядия!

Монтегю обессиленно опустился на стул, и его лоб покрылся предательской испариной.

— Но вы ничего не почувствуете, — заверила его королева. — Этот яд использовался ещё древними греками для казни государственных преступников. Круйе сказал, что тело постепенно коченеет, и, когда яд доходит до сердца, наступает лёгкая, безболезненная смерть.

— Ну, хоть в чём-то я уподоблюсь Сократу[86], — мрачно заметил Уолтер. — Сколько у меня времени?

— Достаточно для исповеди. Но сначала вы исповедуетесь мне, а только потом я позову священника, который даст вам отпущение грехов.

— Всё это время я служил вам, — проговорил Монтегю. — Де Молина был негодяй и заслужил свою участь.