Кстати, небольшое усовершенствование конструкции внес лично я. Мне в голову пришла блестящая идея оковывать наконечники метательных бревен, чтобы они могли наносить еще больший урон и разрушение, а в случае необходимости даже пробить стену, подобно летающему тарану. С несносным Кугелем Кремонширом, правда, пришлось долго спорить. Моя идея почему-то не пришлась ему по сердцу – он уверял меня, что эта доработка существенно утяжелит снаряды и снизит дальнобойность стрельбы. Но едва я начал сердиться и подергивать серьгу, как изобретатель заявил, что ошибся и я несомненно прав…

Следующим шагом по реформированию армии было повышение жалованья солдатам. После того как глашатаи объявили, сколько королевская казна собирается платить участникам будущего похода, народ ринулся записываться в воинство Дарта Вейньета. Да и чему тут удивляться? Правление Ламаса столь сильно пошатнуло экономическую ситуацию в стране, что бедных было предостаточно. Люди шли со всей страны и даже из-за границы, спеша встать в ряды вооруженных сил короля Стерпора.

Один из писарей, которому было поручено регистрировать всех желающих встать под мои знамена, скончался от переутомления, другой сошел с ума, у третьего рука перестала двигаться и напоминала куриную лапку из бульона. Вышедших из строя быстро заменили, и дело пошло по новой.

Вскоре армия моя насчитывала более десяти тысяч человек. Помимо верховного главнокомандующего Кара Вар-нана я назначил десять тысячников, а главой над ними, темником, поставил Арчи Локнота. Локноту надлежало подчиняться непосредственно Варнану. Он был настолько доволен своим назначением, что лицо его стало красным, как спина у вареного рака, и он едва не грохнулся в обморок. Для простого деревенского парня это был стремительный карьерный взлет.

– Полагаю, ты этого достоин, – сказал я, сурово вглядываясь в его лицо.

– Я все сделаю для вас, ваше величество! – на одном дыхании выпалил Локнот.

– Это мы поглядим, – сказал я, – докажешь в деле, чего ты стоишь.

Мало кому известно, почему помощника верховного главнокомандующего у нас в Белирии называли темником. Пошло это от слова тьма, которым еще во времена Лихолетья обозначали войско в десять тысяч человек. Командующий ими был темником. Так и принято с тех пор.

Быть темником необыкновенно почетно. Вот только большинство темников почему-то не ценили своего высокого назначения. Власть над огромным воинством со временем ударяла им в голову, темникам начинало казаться, что сам черт им не брат, и они решали захватить власть в королевстве. Такие истории в древности были отнюдь не редки.

Назначая на этот пост Арчи Локнота, я руководствовался несколькими соображениями. Прежде всего Арчи уже доказал мужество и верность короне. Вряд ли он решится пойти на предательство после всего того, что пережил, служа мне. Кроме того, Арчи Локнот представлялся мне человеком, напрочь лишенным честолюбия. Он был очень усерден, готов идти за мной до конца, но назначение воспринял с большим удивлением, считая себя недостойным столь высокой должности. В общем, я нашел замечательного темника – исполнительного и скромного.

Каждой сотне я выделил по три Люсильды – первую, вторую и третью. Даже если в сражении от них будет мало проку, наличие боевых машин существенно поднимет дух войска.

Поначалу также хотел дать каждой сотне по три механических могильщика, но, пораскинув мозгами, пришел к выводу, что наличие такой техники существенно снизит дух войска.

По мере того как за дворцовой оградой появлялось все больше и больше людей, Ламас старался как можно реже показываться на глаза кому-либо, опасаясь расправы. Со своим учеником – Аккелем из Фтора – он торчал в отведенных ему апартаментах, где ставил разнообразные опыты по преобразованию материи. Из-под его двери тянуло жуткой вонью, слышались взрывы, а иногда очень странные звуки, которые никто не мог распознать. Я немного опасался за сохранность замка, но колдуна старался не тревожить. Люди действительно были так сердиты на Ламаса, что вполне могли учинить над ним расправу.

Масштабы ненависти были таковы, что я порекомендовал ему пользоваться защитным заклинанием, когда он по ночам крадется в уборную. Казалось, на колдуна обозлились все без исключения граждане Стерпора. Поначалу, узнав, что я вернулся, народ требовал его публичной казни, но я выступил с проникновенной речью. Я сообщил людям, что колдун покаялся и в настоящий момент заглаживает вину, хлестая себя по утрам и вечерам плетью, – настолько он огорчен тем, что натворил за время своего правления. Сразу же нашлись желающие лично посмотреть на эту экзекуцию.

– Лучше вам этого не видеть, – сказал я народу Стер-пора, – это омерзительное зрелище. Случайный свидетель подобного непотребства, начальник караула, до сих пор не может прийти в себя, пребывая в состоянии перманентного запоя… А потому забудем об этом! – Я махнул рукой, показывая, что встреча с народом завершена и каждый должен сделать выводы.

Однако люди еще долго не желали расходиться, требуя крови Ламаса.

– Дайте нам его сюда! – орали граждане Стерпора. – Мы четвертуем его! По нему палач плачет!..

Вопли звучали все громче и громче, пока творившееся вокруг дворца безобразие меня не достало окончательно. Я выбрался на балкон, погрозил народу кулаком, дернул серьгу и удалился в свои покои. Когда я через некоторое время украдкой выглянул из-за занавески, площадь уже опустела. В моем королевстве уважали и любили истинного короля Стерпора. Ну и боялись, конечно. Без этого никуда.

Кстати, моя супруга тоже была вне себя от ярости при одном упоминании колдуна. Мне довелось сполна прочувствовать ее ненависть к Ламасу на собственной шкуре, как только я прибыл к ней в деревню…

– Я требую, чтобы этот негодяй был наказан, – свирепо выкрикнула Рошель, как только завершилась бурная любовная часть нашей встречи, – я прошу, чтобы ему отрубили голову! Нет, я даже не прошу, я требую, я настаиваю на этом!

– Но, Рошель, – попытался я переубедить свою супругу, голос у меня был настолько мягким, что мне самому стало противно, – этот негодяй, как ты его называешь, может оказаться нам очень полезен в нашей борьбе, и потом, он не знал, что я когда-нибудь вернусь. В моем присутствии он не будет вести себя неподобающим образом.

– Я требую! – топнула ножкой Рошель.

Как известно, в споре с женщиной последнее слово может сказать только эхо, поэтому я замолчал. Решил, что ей нужно немного успокоиться, и тогда мы сможем продолжать разговор о судьбе моего придворного колдуна. Каким бы негодяем он себя ни проявил, он был единственным колдуном, к тому же в его верности мне я не сомневался. Да, в мое отсутствие он натворил всяких дел, но ведь он был уверен, что я уже никогда не вернусь в мир людей. Да и кто, спрашиваю я вас, может предполагать, что его владыка вернется, если он своими глазами видел, как его утащили в геенну огненную рогатые демоны. В душе я давно простил Ламаса. Конечно, с Рошель, да и с Каром.

Варнаном он поступил далеко не лучшим образом, но кто из нас не совершает ошибок?!