Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До Трапезунда они шли всё время берегом Понта Эвксинского, широкими конными тропами.
Иногда же тропа шла вдоль самой кромки моря.
И в таких местах они останавливались на ночлег.
– Горцы нападают! – говорил поздним вечером Кандих, когда заглядывал к Валентину, усаживался рядом с ним у костра. – А там, в степи близ Мёртвого моря[115], грабят утургуры и сарагуры!..
– А эти кто такие? – спросил Валентин посла. – Сарагуры?..
Кандих помолчал, пыхнул трубкой, тонкой струйкой взвился дымок над его головой.
– Утургуры и сарагуры – это уйгуры!.. И ещё эти, их соплеменники, кутургуры и оногуры – тоже уйгуры!.. Но те кочуют далеко отсюда! – показал он рукой куда-то в сторону Понта Эвксинского, на запад.
Он пошарил в своей сумке, вытащил оттуда деревянную чарку, замусоленную, гладко отполированную множеством рук. Затем он достал из-за спины бурдюк с кумысовой водкой, аракой[116], вытащил у бурдюка деревянную пробку, налил араки в чарку, поднёс её Валентину.
– Гостю, однако, первая! – перевёл толмач его слова.
Валентин, понимая, что отказаться нельзя, обидишь, взял осторожно двумя пальцами грязную-прегрязную чарку, поднёс её ко рту, слегка жмурясь, чтобы не вырвало от отвращения, выпил араку. Она оказалась крепкой, обманчиво сладкой на вкус, как он сразу же понял, когда у него сильно закружилась голова.
Он покачал ею, чувствуя лёгкость в голове и в то же время не в силах подняться на ноги.
Кандих засмеялся, глядя на него добрыми глазами. Он был уже старый, с седой жиденькой бородой, и выглядел сейчас добродушным дедушкой. А совсем недавно, у императора, говорил зло, и зло сверкали его глаза, всё ещё блестевшие по-молодому, как у орла.
Он налил арачки себе, выпил, передал чарку дальше по кругу, по старшинству.
Чарка обошла по кругу кочевников, вернулась снова к Кандиху. К этому времени Валентин совсем уже захмелел, но всё равно выпил ещё, когда Кандих снова поднёс чарку ему…
После третьей чарки Валентин встал, пробурчал что-то вроде того, что благодарю за угощение, и, пошатываясь, побрёл к своей палатке.
Вслед ему раздался весёлый смех кочевников, какой-то говор…
В своей палатке он плашмя грохнулся на уже расстеленный ему тюфяк и сразу же провалился в глубокий сон.
Утром их оба отряда снялись с ночёвки и двинулись той же утоптанной и широкой лошадиной тропой всё дальше на восток, на восход солнца.
Авары всю дорогу настороженно поглядывали на окружающие горы, поросшие лесом, готовые при первой же опасности схватиться за луки и колчаны.
До земли Лазики они дошли более или менее спокойно, если не считать двух нападений горцев на переправе через реку Фасис[117] и дальше, перед самой Лазикой. Они отбились. И до владений аланского князя Саросия дошли все. У каждого была на поводу заводная лошадь. Их отряд, и так не маленький, из-за этого казался большим. И мелкие горские разбойники боялись нападать на них.
* * *
Саросий, князь аланов, встретил гостей в воротах своего городка, укреплённого высокими толстыми стенами из дикого камня.
Ворота заскрипели, раскрываясь навстречу гостям, аварам и византийскому посланнику.
Саросий, в длинном кафтане, затянутом на поясе, с кинжалом на боку, высокий ростом, уже в годах, с сединой в бороде и густой шевелюрой. Он обнял сначала Кандиха, затем Валентина, которого ему представил толмач, пригласил гостей в свой громадный дом, в два яруса. По второму ярусу шла вокруг дома галерея для отдыха и прогулок в летнюю жару.
И сразу же закрутились его дворовые слуги, готовя стол с угощением для гостей.
Когда гостей рассадили за стол, хозяин поднялся со своего места во главе стола, держа в руках рог с вином.
Воздав хвалу Богу за удачный визит аварского посла к императору, он провозгласил тост за гостей:
– За дорогих гостей моего дома! Посла Кандиха, представителя славного аварского кагана Баяна!.. Пусть будет удачной ваша дружба с императором на благо наших народов!..
Все выпили за этот тост. Слуги наполнили снова чарки и рог хозяина.
И Саросий провозгласил тост за императора.
Здесь, у князя аланов, они загостились всего на два дня. Затем отправились дальше на север, на Дон, к Азовскому морю, где стояла орда аваров на богатых пастбищах приазовских степей.
И вот наконец-то пошли степные районы, которые временно занимала аварская орда при своём движении на запад. В один из таких дней впереди, вдали на горизонте, показалась большая группа всадников, над которой вилось облачко лёгкой пыли. Они шли наискось от пути посольского отряда, пересекая ему дорогу, и пока не замечали его… Но вот они остановились, повернули навстречу им, прибавили ход.
Кандих остановил своих.
– Кто такие? – пошли разговоры между аварами…
– Может, оногуры или сабиры!..
– Нет, не похожи!.. Те меньше ростом!..
– Это наши! – облегчённо вздохнул Кандих. – Пошли к ним!..
Они повернули коней в сторону приближающихся всадников. За ними коня повернул Валентин и его посольские.
Это был один из аварских разъездов, рыскающих вокруг по степи, выслеживая чужих людей.
Они узнали Кандиха, поклонились ему, как старшему, что-то спросили у него… Он ответил…
И дальше они пошли все вместе, под охраной уже сотни всадников.
Прошли один улус… Затем другой… Шли всё время на запад…
В третьем улусе Валентин заночевал со своими уже в юрте, хозяева которой выделили им самую лучшую, как гостям, с ворохом шкур, на них они сами спали вповалку… И ночью Валентина, как только он, согревшись под шкурами, уснул было, стали донимать блохи. Он проснулся от нестерпимого зуда… Рядом с ним кто-то из его посольских, тоже проснувшись, тихо ругался, не в силах уснуть…
Утром, не выспавшись, они двинулись дальше. В этот день они добрались, наконец-то, до улуса кагана.
Этот улус, в отличие от тех, что они видели, был окружён широким рвом, земляным валом и острогом с подъёмным мостом и воротами. Круглый по форме он представлял хорошее укрепление, хринг…
Когда они подъехали к подъёмному мосту, на башне ворот прогудел рожок, подавая сигнал о приехавших гостях.
Посольских, Кандиха с его аварами и византийцев, впустили за крепостные стены улуса.
И здесь их разделили. Валентина с его людьми проводили к гостевой юрте, а Кандих исчез куда-то со своими. Как позже узнал Валентин, тот сразу же был вызван к кагану для доклада о своей поездке.