Вслед за ним из фургона вышли три полицейских и тоже сняли с предохранителей свои автоматы. Они явно нервничали. Это не нравилось Хайдманну. И в этом он тоже обвинял Смита: тот своими словами, звучавшими как предостережение, еще больше напутал его людей.

Хайдманн внимательно огляделся. До рассвета оставался еще целый час, но ночной мрак уже начал редеть. Небо окрасилось в серый цвет, и как это всегда бывает в густых сумерках, стало намного хуже видно, чем даже в полной темноте. Здание гостиницы мрачно выделялось на противоположной стороне улицы на фоне неба. Отсюда оно казалось более массивным и угрюмым, чем из машины. Свет горел только в двух окнах: в окне на втором этаже, на которое были направлены видеокамеры и микрофоны дистанционного прослушивания, и в маленьком окошке на первом этаже, расположенном около самой двери. С помощью аппаратуры и сбора информации в округе было установлено, что там, на первом этаже, жила сама хозяйка гостиницы. Хайдманн надеялся, что она крепко спит. Он был совершенно уверен в том, что сегодняшняя ночь не обойдется без жертв.

Хайдманн заранее проинструктировал своих людей, так что им не требовалось никаких дополнительных приказов. Они прошли значительное расстояние в противоположную от гостиницы и фургона сторону и только затем перешли дорогу и снова приблизились к дому. Угол обзора из окна второго этажа был невелик, и они надеялись, что Салид не сможет обнаружить их приближение, если вдруг случайно выглянет на улицу.

Хайдманна удивил холод, царящий на улице. Нынешняя весна вообще была необычайно холодной. И даже учитывая это, ветер, бивший сейчас им в лицо, был по-зимнему ледяным, за этот час, пока они сидели в фургоне, он значительно усилился. И хотя правая сторона улицы не была застроена и там росли еще по-зимнему голые кусты, ветер, словно стая голодных волков, завывал у фасада здания гостиницы, обрушивая на него всю свою мощь.

Хайдманн на ходу лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию. Теперь он был убежден в том, что Смит даже и не собирался честно сотрудничать с ним, а его мнимая уступка требованиям Хайдманна служила вполне конкретной цели — избежать ненужного скандала и успокоить комиссара на время. Вероятно, люди из ЦРУ уже давно заняли ключевые позиции и готовятся начать операцию по захвату террориста.

Но все это были лишь предположения Хайдманна, и он вполне мог ошибаться. А что, если он вмешается в ход событий слишком рано и тем самым сорвет всю операцию?..

Нет, об этом лучше не думать. Инстинкт, который за последние четверть века очень редко подводил Хайдманна, подсказывал ему, что он прав.

Наконец они подошли к гостинице. Хайдманн с учащенно бьющимся сердцем подошел к двери и попытался что-нибудь увидеть сквозь разноцветное мозаичное стекло маленького окошечка, сделанного в форме птички. Но он ничего не увидел, кроме искаженного отражения собственного лица. Прижав ухо к двери, он прислушался, но ничего не услышал. За дверью царила тишина.

Его рука скользнула в карман, и он вытащил портативную рацию.

— Американцы вышли на связь? — спросил он без предисловий, не называя себя.

— Нет, — прогремело в ответ из радиопередатчика. Хайдманн испуганно вздрогнул и сейчас же убавил громкость. — Может быть, мне снова попытаться вызвать их?

— Нет, — мрачно бросил Хайдманн, но тут же спохватился: — Впрочем, пожалуй, попробуй снова связаться с ними. Но доложите мне о результатах только в том случае, если они объявятся.

И комиссар дал отбой, снова сунул рацию в карман и нервно осмотрелся вокруг. На улице не было ни души, она выглядела такой пустынной, какой может быть только улица в районе, оцепленном полицией. Нигде не заметно никакого движения. Даже ветер внезапно стих, и хотя небо начало зримо светлеть, вокруг, казалось, еще больше сгустилась тьма. Но у Хайдманна было такое чувство, будто что-то живое скрывалось где-то здесь, совсем рядом. Живое и недоброе.

— Что за чепуха, — пробормотал комиссар, слишком поздно заметив, что произнес эти слова вслух. Двое из троих полицейских, стоявших за его спиной, взглянули на него вопросительно, ничего не понимая, а третий тем временем не сводил отчаянного взгляда с двери. Хорошо, что Хайдманн вовремя опомнился и не стал заглаживать неловкость смущенной улыбкой или какой-нибудь подходящей репликой. Это только окончательно испортило бы положение. Надо было на что-то решаться, но Хайдманн не знал, что предпринять дальше. Возможно, он сделал ошибку, отправившись сюда. Но теперь, взяв на себя инициативу, он не должен был отступать — во всяком случае, без серьезных на то причин.

Хайдманн запрокинул голову и взглянул вверх. Небо было цвета расплавленного свинца. Хайдманн снова ощутил чье-то близкое присутствие. Этот неведомый “кто-то” казался враждебным и исполненным зла.

На этот раз комиссар сдержался и не стал высказывать свои мысли вслух. Переложив пистолет из правой руки в левую, он взялся за дверную ручку и попытался открыть дверь, но не сумел этого сделать. Сначала он почувствовал облегчение, но затем его снова начали мучить сомнения. Значит, они не смогут проникнуть в дом незаметно — им необходимо будет или позвонить, или вообще высадить дверь. И то и другое не может де встревожить этого безумного убийцу. Теперь Хайдманн понимал, что совершил ошибку, явившись сюда. Но где же сейчас Смит?

Полуобернувшись, он обыскал взглядом пустынную улицу. Машина американцев стояла в тридцати или сорока метрах отсюда. Рассвет начнется только через полчаса, а до тех пор вокруг будет царить непроглядная всепоглощающая тьма. Хайдманн смог рассмотреть лишь размытые очертания машины. Рядом с ней что-то зашевелилось. Неужели это был Смит?

Хайдманн прищурился. Движение стало еще более явственным. Но это не были движения человека или движения другого материального существа. Это было просто движение в чистом виде, движение вне тела, которое его производит. Это было поразительное, жуткое зрелище. На мгновение Хайдманну показалось, что он разглядел во тьме чей-то силуэт. Но нет, этого не могло быть, он просто принимал желаемое за действительное. Хайдманн на секунду закрыл глаза, а когда их снова открыл, силуэт действительно исчез. Но движение все еще сосредотачивалось вокруг машины, как будто сама ночь роилась и клубилась, став вдруг живым существом. Это было похоже на волну серой мглы, накатывающую на автомобиль и грозившую его поглотить.

Хайдманн так крепко зажмурился, что у него в глазах зарябило от разноцветных светящихся точек. А когда он снова открыл глаза, бесплотные тени, клубящиеся вокруг автомобиля, исчезли, как будто их и не было. Скорее всего, это была лишь игра воображения, просто у Хайдманна нервы расшалились.

Он повернулся и только взялся опять за дверную ручку, как в то же мгновение произошло одновременно три события: из рации, лежавшей в его кармане, донеслось сухое потрескивание; темнота вокруг них самым невероятным образом превратилась в какое-то вещество и заключила их в себя, словно замуровав в каменную стену; где-то в глубине дома раздался выстрел, затем послышался крик и что-то упало с глухим стуком на пол.

Хайдманн выругался вслух и, собрав все свои силы, ринулся к двери, но тут же выругался еще громче, потому что его сильно отбросило назад, так что он едва сохранил равновесие. От боли на глазах выступили слезы. Ему показалось, что у него сломано плечо, а дверь тем временем даже не дрогнула. Это была очень старая и массивная дверь, которая, казалось, могла выдержать штурм двух или трех человек, решившихся вышибить ее.