Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечерами к нам присоединялась Кусаларикс, для нее наши посиделки стали такой же отдушиной. Дни она проводила в хранилище Макс, перебирая накопленные за десять тысяч лет предметы экипировки, редкие ресурсы и артефакты, пытаясь угадать их свойства.
Утеса все больше затягивала семейная жизнь с Терезой, и виделись мы крайне редко. Он тоже качался, но очень лениво, шатаясь вокруг замка Двенадцатой под ее же присмотром. Я приглашал его присоединиться к нам, но он отказался. Нашел какую-то нелепую отмазку, но я понимал истинную причину: он не видел в этом смысла, потеряв всякую надежду снова увидеть родителей.
Как-то появились Гарет с Родриго — привезли обещанную Макс мебель, но задерживаться не стали. Единственное, что запомнилось от этой встречи, — то, что Макс договорилась с Родриго, мифическим гранд-мастером кузнечного дела, не только починить мои Косы Жнеца и Хладнокровие карателя, но и сделать им апгрейд. Через пару дней Родриго вернулся с моей экипировкой, сказав, что она стала божественного качества. Так это или нет, я определить не смог — внешне она осталась почти такой же.
Но я продолжал прокачку — не ради очков опыта, а, скорее, надеясь зацепиться взглядом за что-то, что подскажет новые идеи. Макс всегда была рядом, хотя неоднократно предлагала сделать выходной и просто провести день в ее замке, ничего не делая, а я, хоть и не соглашался, все чаще задумывался над тем, чтобы так и поступить, но каждый раз отметал эту мысль. Время стремительно истекало, близок был день, когда наш настоящий мозг умрет и мы с Утесом, не говоря про друзей, застрявших в Чистилище, потеряем настоящие тела в реальном мире.
Вечерами мы возвращались в замок и коротали время за неспешными разговорами у камина. Макс рассказывала о своей прошлой жизни — до того, как угодила в эту цифровую западню. О друзьях, мечтах, надеждах — всем, что было безвозвратно утеряно. У цифрового сознания цифровая память, она помнила все из прошлой жизни, как будто это произошло вчера.
Я внимал, не перебивая, остро ощущая щемящую грусть и боль, сквозившие в ее голосе. Как никто другой, понимал, каково это — оказаться запертым в клетке чужого мира. Каждый раз, когда Макс замолкала, мне хотелось утешить ее, найти нужные слова. Но я молчал, зная: любые утешения прозвучат фальшиво.
Однако наше сближение не укрылось от цепкого взгляда Кусаларикс. Как-то вечером, оставшись со мной наедине, гоблинша хитро прищурилась и промолвила:
— Смотрю я на вас, голубки, и диву даюсь, какой же ты, Скиф, чурбан бесчувственный! Девка сохнет по тебе, разве не видишь? Дай ей, чего ей хочется! Не убудет с тебя! Ты же и сам к ней тянешься!
Слова Кусаларикс неприятно царапнули — она попала в яблочко. Весь мой мир сузился до одной Макс, я проводил с ней почти все время, кроме сна, да и спал я больше по привычке, желая дать передышку реальному мозгу. Высокая, фигуристая, рыжеволосая и зеленоглазая красавица, она очень напоминала Ириту, но ввязаться в отношения с Макс значило одно: что я потерял надежду вернуться. Какие бы чувства ни испытывала ко мне охотница, я не мог ответить ей взаимностью. Ответил — считай, что сдался.
Следующие недели превратились в неловкий танец намеков и недомолвок. Я замечал, как Макс то и дело бросает на меня долгие многозначительные взгляды, как ненароком касается моей руки. Ее близость будоражила, искушала плюнуть на все и отдаться страсти, как это случилось тогда, с Девяткой, но я крепился. Помогал образ Ириты, пожираемой защитником Меаза, — накатывавшее отчаяние и надежда вернуться помогали убрать другие мысли.
Наконец, не выдержав, Макс решилась на открытый разговор. Однажды ночью, когда я уже готовился отойти ко сну, она явилась в мою комнату — растрепанная, взволнованная, в одной полупрозрачной сорочке. Сглотнув, я отвел взгляд, пытаясь унять разбушевавшуюся кровь.
— Скиф, я… больше не могу делать вид, что между нами ничего нет, — с мольбой в голосе произнесла она. — Эти дни, проведенные рядом с тобой, — лучшее, что случалось со мной за последнюю вечность. Ты напомнил, каково это — чувствовать, жить полной жизнью. Я...
Не дав ей закончить, я покачал головой и мягко взял ее за плечи, глядя прямо в глаза:
— Послушай, Макс… Ты мне нравишься. Правда. И, не буду врать, ты мне небезразлична. Но там, в большом Дисе и в реальном мире, меня ждет любимая. Я не могу предать ее, понимаешь?
В ее глазах промелькнули обида, смятение и боль. На миг мне показалось, что она вот-вот расплачется. Но охотница взяла себя в руки и лишь печально улыбнулась:
— Что ж, я понимаю. Спасибо за честность. Прости. Я... Пожалуй, мне лучше уйти.
Она стремительно развернулась, намереваясь покинуть комнату, но я удержал ее:
— Постой. Я не хотел обидеть тебя. Ты удивительная. И будь все иначе...
— Забей, — покачала головой Пять-четыре. — Я все понимаю. Давай просто сделаем вид, что этого разговора не было.
Высвободившись из моих рук, она гордо выпрямилась и вышла прочь.
С того дня наши отношения несколько охладели. Мы по-прежнему вместе рыскали по бета-миру, убивая всех встреченных монстров, но та искра, что раньше заставляла наши взгляды искать друг друга, погасла. Макс держалась со мной подчеркнуто вежливо, но отстраненно, будто выстроив незримую стену.
Я корил себя за невольную жестокость, но понимал: так будет лучше для нас обоих. Сердечные раны затянутся, а цель, ради которой я здесь, останется незыблемой. По крайней мере, я на это надеялся.
Время шло, но ничего не менялось. Мы с Макс оставались в тупике, не видя выхода из сложившейся ситуации. Изнурительные путешествия, бесконечная резня мутантов, бессонные ночи в попытках отыскать решение — все это начинало понемногу сводить с ума.
И вот однажды, примерно через полгода после попадания в бета-мир, меня озарило — сработала ассоциация со встреченными сегодня мобами, чем-то походившими на бесов Преисподней.
Мы с Макс только вернулись с очередной вылазки — грязные, окровавленные, смертельно уставшие.
Она пошла в свою комнату, а я, без сил рухнув на ближайший диван, невидяще уставился в