Но что же именно они обнаружили?

Проблема, по словам Льюина, заключалась в том, что «лето выдалось самым теплым за многие годы и мерзлота оттаяла повсеместно. Гробы оказались, таким образом, вытолкнутыми близко к поверхности. И потому тела в них подверглись сильному разложению».

Тем не менее группе удалось взять образцы мягких тканей. «Нами получены более сотни таких образцов, множество тканей, поистине огромное количество материалов. Они как раз сейчас изучаются, но это длительный и сложный процесс». На вопрос, какие же именно ткани были получены, Льюин отвечал, что больше всего образцов извлечено из тканей мозга, но также из мышц и легких – «из практически всех частей тела».

«Конечно, это не тот свежий анатомический материал, какой можно увидеть при вскрытии трупов в морге, – объяснял Льюин. – Ткани подверглись очень значительному разложению». Ведь тела, добавлял он, «не оказались надежно замороженными. На протяжении нескольких последних лет они, по всей видимости, то надолго оттаивали, то снова замерзали. И так не один раз».

Хорошо, но присутствует ли в тканях вирус гриппа? Льюин, как мог, уклонялся от ответа на этот вопрос. «Мы приняли решение не предавать огласке никаких предварительных данных, пока не добьемся полной определенности». И конечно же, группа еще не готова поделиться полученными материалами с другими исследователями. «Нам бы не хотелось разделять образцы и рассылать в другие лаборатории, пока мы не уверены на сто процентов, что не существует опасности распространения инфекции», – заявлял Льюин.

А вот Джону Оксфорду все виделось в совершенно ином свете.

«Нельзя не признать, что нас постигло ужасное разочарование. Особенно это касалось вирусологов. Я ожидал, что мы найдем семь превосходно сохранившихся тел молодых шахтеров. А обнаружили мы, можно сказать, всего лишь скелеты с местами уцелевшими мягкими тканями. В результате нам удалось извлечь пару дюжин биологических образцов», которые были направлены в британскую правительственную лабораторию, оборудованную всем необходимым для работы с такими смертоносными вирусами, как Эбола.

Никаких иллюзий Оксфорд не питал.

«Лучшее, что мы получили, – это ткани мозга. Но если вдуматься, то шансы получить какую-либо информацию о вирусе гриппа из образцов семи мозговых тканей, если ты даже не уверен, что грипп хоть в какой-то степени мог затрагивать их, не выглядят многообещающе, верно?»

Данкен же не хотела сдаваться. «Сама суть науки состоит в том, чтобы предпринимать все новые и новые попытки, – говорит она. – И иногда вы получаете результат, а иногда – нет. На данный момент мы пока даже не знаем, что получилось у нас».

Однако она не могла не испытывать горечи при мысли об ученых, которые сначала открыли ей свои объятия, а потом отвернулись от нее, причем практически каждый имел личную точку зрения на события, разительно отличавшуюся от мнения самой Данкен.

«Каждый из них преследовал свои цели, – говорит она. – Как специалисты в области гриппа они могли многое лично для себя приобрести в случае успеха или потерять при неудаче. Я же хотела только ответить для себя на главный вопрос.

Я всегда стараюсь ставить перед собой только самые высокие цели. Не в моем характере жаловаться, но всему есть предел, как есть предел любому человеческому терпению. Мне лгали слишком много и слишком многие, начиная с целых правительственных организаций и заканчивая отдельными учеными. Ни с чем более отвратительным я в своей жизни не сталкивалась».

Так случилось, что к рубежу тысячелетий ученые подошли с двумя основными загадками и множеством гипотез относительно гриппа 1918 года.

И основным по-прежнему оставался вопрос: откуда пришел тогда грипп? Он взялся словно из ничего, но убивал людей по всему миру. Не существовало какого-то очевидного источника смертоносного штамма, а предположения и легенды, возникавшие в этой связи, представлялись серьезным исследователям совершенно нелепыми. Одна из наиболее распространенных версий, которую сделал еще более популярной телевизионный документальный фильм «Инфлюэнца 1918», показанный в серии программ «Американские истории» в 1998 году, гласила, что грипп впервые зародился в Форт-Рили, штат Канзас, где казармы солдат соседствовали с обширными свиноводческими хозяйствами. Главная мысль заключалась в том, что во время сжигания громадных куч свиного навоза образовывались облака черного дыма, с которым и разносилась зараза.

Эксперты в области гриппа только посмеялись над этим. «Если жечь дерьмо, то только дерьмо и получишь», – язвил Джеффри Таубенбергер.

Вирус гриппа никак не мог распространяться таким путем, утверждали специалисты, переходя на более серьезный тон. Вирус слишком хрупок и быстро гибнет, оказавшись вне какого-либо организма. И нет ни малейших причин полагать, что именно от свиней заразились люди, – не менее вероятным представлялось предположение, что все было как раз наоборот. Не существовало также никаких указаний на то, что смертельную инфекцию завезли в Америку из Европы, как и на ее перемещение в противоположном направлении.

Как же раскрыть эту тайну?

Для Джона Оксфорда навсегда остался незабываемым тот момент озарения, когда он нашел, как ему представляется до сих пор, ключ к ее разгадке. Это случилось в конце августа 1998 года, когда Оксфорд – член команды Кирсти Данкен – прибыл на Шпицберген, чтобы присутствовать при вскрытии захоронений шахтеров. Впрочем, ему больше приходилось наблюдать, чем действовать самому. На том этапе работы для вирусолога еще практически не было никакой. Сначала Оксфорд охотно беседовал с ордой репортеров, вездесущих корреспондентов телевидения, радио, печатных изданий, как и со съемочными группами кинодокументалистов, которые буквально наводнили небольшой заполярный остров. Но постепенно он начал сторониться толпы, проводя время в раздумьях о проекте и способах понять природу гриппа 1918 года.

Оксфорд находился под большим впечатлением от трагической истории молодых людей, которые погибли, так и не получив шанса начать работать на угольных шахтах Шпицбергена. Он мог легко вообразить себе тот промозглый холодный день, когда семеро мужчин, которых уже сжигала изнутри болезнь, впервые нетвердой походкой спустились по трапу корабля, доставившего их на Шпицберген из Норвегии. Он представлял себе, как тяжело им дышалось, потому что вирус инфлюэнцы уже проник в их легкие, постепенно заполнявшиеся жидкостью. Ему рисовались картины их мучительной смерти и простой церемонии похорон в промерзшей земле на склоне одиноко стоящей горы всего через несколько дней после прибытия на остров.

И Оксфорд, чертами лица несколько напоминающий эльфа и склонный к сентиментальной задумчивости, не мог избавиться от этих навязчивых образов. А что произойдет, если этот грипп вернется? Как распознать, что он уже среди нас, когда он еще только охватит небольшой городок в Европе, или бурлящий толпами мегаполис в Китае, или всего лишь салон самолета, где один из пассажиров вдруг начнет громко чихать и кашлять? Как обнаружить его вовремя, чтобы остановить?