Дзу впервые столкнулся с описаниями подробностей гомосексуализма, которые он приравнивал к педерастии, и мир мужчин стал представляться Дзу постоянной угрозой для благосостояния его детей, у которых, кстати, не проявлялось никаких отрицательных последствий, во всяком случае видимых, – они по-прежнему продолжали учиться лучше всех в школе и били бейсбольной битой сильнее и метче других. Но для Дзу мир изменился – всякий мужчина, который приближался к его сыновьям, представлялся ему педерастом, и поэтому он был рад, что в школе преподавательницами были монашенки. Ночами ему снились кошмары, состоящие из больших хуёв, на которых, как на вертелах, нанизаны детские зады.

Вот почему, когда он, сидя на холме в охотничьей кабинке и следя в бинокль за лесом в ожидании появления оленей, увидел жуткую картину – мужчин, сосущих друг другу хуи, он сразу узнал в них врагов. Но что больше всего потрясло Дзу, так это то, что он, глядя на эту мерзость, почувствовал, как у него вздымается член, захотевший подобного. Чтобы немедленно уничтожить в корне причины собственного позора и угрозу своим сыновьям, Дзу вскинул двустволку и двумя пулями, попавшими в головы, навечно прервал наслаждения Тома и Дина.

Очнувшись после своих мстительных выстрелов и почувствовав, что его член наконец опал, Дзу бросился к телам, вырыл маленькой лопаткой, которую он всегда брал на охоту, яму и закопал туда два тела, с отвращением взирая не на кровь, а на голые хуи. Собак, которые сидели у неподвижных хозяев и выли, он застрелил нехотя, но оставлять живых свидетелей не позволялось. Дзу уложил собак вместе с их хозяевами. Он замаскировал могилу, как его учили в корейской армии, и ушёл, уверенный, что тела никогда не найдут.

Впервые опубликовано в General Erotic. 2005. № 126.

Она воткнула мне иглу в вену, а я спросил её:

– Бэнди, если мой анализ будет хорошим, вы примете моё приглашение пообедать со мной в ресторане?

На её халатике висела бирка с именем, моё имя она знала из медицинского направления, и это упрощало начало разговора, делая нас как бы уже знакомыми.

Вэнди потянула за резиновый шнур, и он, развязавшись, отскочил от моей руки. Кровь заполняла пробирку.

– Если у вас нет СПИДа, гепатита или сифилиса, то я об этом подумаю, – сказала Вэнди, не поднимая на меня глаз. Она вытащила иглу и зажала дырочку в коже ваткой. Я смотрел на её очаровательный наманикюренный ноготь и накрыл его своим пальцем, под предлогом того, чтобы теперь самому прижимать ватку. Вэнди вытащила свой палец из-под моего, подняла на меня глаза и улыбнулась.

Вэнди была выше меня на голову, с широковещательной грудью и гитарными бёдрами, вполне соответствующими её росту.

– Пошлите, пожалуйста, мою кровь на скоростной анализ – мне не терпится с вами увидеться, – попросил я.

– Придётся потерпеть неделю, раньше анализ не получим, – ответила Вэнди с наигранно ироническим сожалением.

Я встал со стула с нарочито огорчённым лицом, а Вэнди, как бы жалея меня, написала свой телефон на листке бумажки и вручила его мне.

Тут я уже со всей откровенностью улыбнулся во весь рот и попрощался с Вэнди.

Шутить с пациентом про СПИД и про сифилис, когда мой анализ при ежегодном профилактическом осмотре не должен был показать ничего страшнее гемоглобина, – это было весьма смело, и это мне в медсестре особо понравилось.

Вэнди было лет тридцать пять, не больше, светлые волосы касались плеч, и лицо освещалось ярко-голубыми глазами и притягивало взгляд припухлыми губами в поблёскивающей помаде. Зубы в её улыбке явились мне белыми и ровными.

Я, разумеется, не стал ждать семи дней и позвонил Вэнди на третий – приближались выходные, и я хотел её застолбить. Вэнди сказала, что анализ уже готов, оказался вполне нормальным, то есть безопасным, и без ломаний согласилась встретиться со мной в субботу вечером.

Мы обедали на открытой веранде ресторана, смотревшей на забитый парусниками причал озера. Аппетит Вэнди вполне соответствовал её размерам, и мне было приятно наблюдать, с каким жаром она поглощает еду, так как я экстраполировал это на её сексуальный аппетит, вкусить который я предвосхищал не далее как через час-два.

В процессе неустанного разговора я ввернул, что меня восхищают женщины, которые больше меня, но, что, мол, такие женщины, увы, предпочитают мужчин, которые были бы соразмерны с ними или даже выше и больше, чем они. Вэнди положила вилку и нож, которыми она расчленяла кровавый кусок коровьего бедра, взяла мою руку в свои (в них моя кисть перестала быть видимой) и сказала мне проникновенно, голубея очами:

– Я не люблю больших мужчин, я люблю таких, как ты.

Свободной рукой я нежно провёл по её щеке и сказал… не помню что, но точно помню, что я окончательно уверился в неминуемости нашего скорого соития.

Откушав четыре разных десерта, запив тремя каппучино с двойным бренди, Вэнди лукаво поглядывала на меня. Я вёз её к себе домой по улице, по которой ездил каждый день. Стоял светлый июнь, и разговор зашёл о тёмных силах, которые могут влиять на нашу судьбу. Я, в отличие от Вэнди, в них совсем не верю, но, чтобы поддержать разговор, стал рассказывать ей о ресторане, мимо которого мы должны были проехать. Точнее говоря, ресторана уже не было, а было пустое одноэтажное здание, стоящее на улице вдали от каких-либо других ресторанов или магазинов. Даже жилые дома держались на расстоянии от этого здания. В нём на моей памяти сменили друг друга уже семь ресторанов, каждый из которых не выдерживал и полгода. Даже китайский ресторан, который, казалось бы, может вести доходное существование в любой дыре, не продержался в этом здании. В нём располагались и американский с гамбургерами и стейками, и индийский с curry, и мексиканский с nachos. Каждый раз, проезжая мимо, я с необъяснимым злорадством подмечал, что парковка даже в период ланча или обеда всегда пуста и на ней стоит лишь одна-две машины, принадлежащие, судя по всему, владельцу и повару. И всякий раз, когда над зданием появлялась вывеска нового ресторана, я загадывал, сколько месяцев он продержится. Как правило, я угадывал, и вывеска месяца через три снималась. Некоторое время здание пустовало, но его снова покупал какой-нибудь невежественный оптимист и вкладывал деньги на новый дизайн, новую вывеску, новое меню, но и его постигала та же участь. Место было явно заколдованное.

Однажды я из любопытства зашёл в ресторан, когда он был малайзийской ипостаси. Внутри он был неприветлив самой своей пустотой и невзрачной отделкой, а еда оказалась такой скучной, что я сразу понял, почему и этот ресторан скоро прогорит.

Всё это я рассказал Вэнди к моменту, когда мы подъезжали к зданию, которое я намеревался успешно миновать, но тут Вэнди попросила меня завернуть на парковку бывшего ресторана.

– Зачем это тебе? – спросил я её.

– Пожалуйста, мне стало так любопытно после твоего рассказа – я хочу посмотреть на это заколдованное место.

Я свернул к былому ресторану и запарковался с задней стороны здания – мне не хотелось, чтобы у полицейских, если они проедут мимо, закралось подозрение, почему машина стоит у заброшенного здания.