class="p1">— Первая строка слева направо… Вторая — наоборот, справа налево… — закрыл глаза Сверр и приложил кончики пальцев обеих рук к вискам. — Так, получается?

— Да, — кивает ему Вещий Олег. — Ты что-то знаешь?

— Одна мастерица-гречанка в весёлом доме (3) вытворяла точно такие же движения своим языком с мо… — продолжает самый молодой из дружинников, пока его не останавливает сморщившийся от отвращения воевода.

— Прошу, избавь нас от подробностей, — жестом прерывает его Вещий Олег. — В чём суть?

— Слева направо, справа налево — она называла это буто… Бустрофедон (4), кажется. Если я верно понял её объяснения, то это напоминает ход быка с плугом по полю, — добавляет блондин.

— Бык… — напрягается Игорь, отчаянно пытаясь свести воедино все факты. — Бык… Владислав, что Вол! Его не было на похоронах! Кто-то хотел указать на него!

— Сначала покушение на Вепря, теперь — записка с Волом. Да будь я проклят, если кто-то не хочет разобраться с нашими достопочтенными купцами из братства! — выкрикивает Вещий Олег. — Немедленно отправляйтесь к ним, по одному, и предупредите об опасности да расспросите как следует!

— Вепря… — тут же первым выступает добровольцем Ари, надеясь закончить назревавший долгие годы разговор с Милицей. — Вепря я беру на себя.

— Лана, вдова Козводца, — произносит Сверр, получая в ответ сальную ухмылку лысого товарища.

— Тогда я возвращаюсь в особняк Гостомысла, чтобы поговорить ещё раз с Ходутой и Богуславой, а потом — к Рейнеке, дом его не так далеко от их жилища, — говорит Вещий Олег. — Князь, Бранимир — тогда вы за Хрущом и Волом, они почти безвылазно на Торгу. Встречаемся вечером. И… будьте предельно осторожны, мало ли.

* * * * *

— Оставь нас ненадолго с мамой вдвоём, хорошо? — Ольга протягивает маленькому Гостомыслу красивый печатный пряник, и мальчуган, довольный угощением, кивает и ей убегает куда-то вглубь пышного яблоневого сада.

Затем супруга великого князя переводит взгляд на Богуславу, что сидит напротив с полными скорби глазами, и гладит её по бледным как мел рукам.

— Могу я чем-то помочь тебе? Разобрать его вещи, взять на себя указания по хозяйству для прислуги, раз уже пока мы с Игорем живём у вас… или просто поговорить по душам?

— Последнее, пожалуй, самое ценное, — грустно улыбается вдова и пожимает плечами. — Все принесли мне соболезнования, все обещали, что на них можно положиться — но почему-то я здесь с сыном совершенно одна, и только Вы соблаговолили остаться после похорон и не отходили от нас с тех пор ни на минуту.

— Это меньшее, на что я способна… Да и в оставлять тебя в таком состоянии одну, совершенно разбитую и сокрушённую горем, я позволить себе не могла.

— Если Вы намекаете на то, что я могу наложить на себя руки, княгиня… — продолжает Богуслава с горькой усмешкой на лице. — То, увы, даже на это я не способна: сыну я нужнее, чем погребальному савану, как бы облачиться в него и сбежать от мучительной действительности моему разуму порой не хотелось.

— Я уверена, что князь с остальными выяснят, что именно произошло этой ночью, но… Могу и я поинтересоваться, какими были последние часы жизни твоего супруга? Вдруг это поможет нам всем, если смерть его — вовсе не трагическая случайность? А даже если и она, то ты хотя бы выговоришься и поделишься тем грузом, что лежит тяжкой ношей на твоих плечах, Богуслава.

— Вес всего небосвода теперь на мне и давит, давит так, что порой даже дышать становится тяжело, — вдова посадника кладёт свою руку на ладонь Ольги, а второй вытирает влажные от слёз глаза. — Желаю, чтобы ты никогда не испытала ничего подобного и не оплакивала мужа с малолетним сыном на руках и опустошением в сердце…

Женщина ненадолго прервалась и прорыдалась, после чего продолжила:

— День был совершенно обычный, рядовой. Мы позавтракали, затем с остальными отправились из города к месту торжества. Я ела с Гостомыслом с одних блюд, вкушала вино из того же кубка — поэтому как бы не утешала себя неслучайностью его смерти, последствием чьего-то злого намерения, окажись пища отравлена — я бы давно воссоединилась с ним в ином мире ещё на вашей свадьбе.

— Каждый кубок вы разделяли вдвоём? Каждое яство?

— Да, он всегда сначала… всегда сначала заботился обо мне и угощал чем-то съестным, а уже потом доедал это сам. После рождения сына он меня словно на руках повсюду таскал и сдувал пылинки, ведь на склоне своих почтенных лет он не только ощутил себя любимым и словно помолодевшим, но и стал отцом… Разве что…

— Разве что? Что такое, Богуслава?

Вдова градоначальника помрачнела, став темнее тучи, а в пустых, до этого безжизненных глазах загорелись искры сомнений и одновременно — ярости.

— Кажется, было кое-что, что он не делил со мной… Не угощения, не вино с мёдом — лекарство. В последние месяцы у него временами болело сердце, особенно после обильной жирной пищи, вот одна знахарка и изготовила для него снадобье, после которого Гостомыслу становилось лучше. И…

— И? Пожалуйста, продолжай, это может быть важно!

— И новую, последнюю порцию зелья он не принимал до вчерашней ночи, — сама не веря в произнесённое, пролепетала Богуслава.

— Что за знахарка? Где живёт, каково её имя?

— Я… не знаю… Помню только, что посоветовал её мужу Хрущ, мол, опытна она и знает толк во всевозможных травах чуть ли не больше его самого.

— У тебя осталась склянка?

— Да, она в доме… — непонимающе захлопала ресницами вдова. — Но для чего она тебе? Неужели сумеешь понять, яд ли был внутри?

— Я — нет, зато Хрущ — наверняка, — отвечает молодая княгиня и делает глубокий вдох. — Его и надо как можно скорее навестить.

* * * * *

Тишину пасмурного дня на заросшем сорной травой поле нарушает лишь карканье кружащих в вышине ворон, но ненадолго. Владислав, промышляющий торговлей оружия и известный как Вол в среде купцов, в три погибели сгибается от очередного удара в живот и пытается вырваться из хватки вцепившихся в него сзади наёмников, но та слишком крепка.

Из кучки стоящих напротив него негодяев выходит один, высокий и длинноволосый бородатый воин с повязкой на одном глазу. Он смотрит на члена торгового братства со смесью отвращения и издёвки.

— Что… что вам ещё от меня нужно, если ключ я уже… отдал, как вы и требовали в обмен на мою жизнь?! — с затравленным взглядом глядит Вол на главаря разбойников, который держит в руке подвеску в виде искусно изготовленного из серебра человеческого пальца.

— Наш щедрый хозяин велел сделать с тобой