собеседниц, что подходили к княгине и выражали той свои пожелания счастливых и долгих лет брака.

Обязанности княжеской жены она исполняла безупречно, иногда — даже слишком. Этой задумкой с благотворительностью для бедноты, этим храбрым визитом к торговому братству в надежде перевернуть традиции свадебных подарков с ног на голову она отчаянно напоминала Игорю собственную мать.

И, признаться честно, он не знал, стоит ему радоваться или же опасаться. Всё же княгиня Ефанда, дочь Кетиля Лосося, сестра Вещего Олега и вдовствующая супруга великого Рюрика, была женщиной… во всех смыслах выдающейся.

Впрочем, от ссылки её это не спасло.

Любопытно, если этой ночью он лишит её невинности, будет ли Ольга стоически, без единой слезинки и гримасы, выдерживать его телодвижения так же, как сейчас терпит нелепые распросы скудоумной жены Вола о знакомстве с князем?

Мрачный дядя правителя и вовсе покинул застолье минутой ранее. Вещий Олег склонился над своим верным вороном и удалился в шатёр, позвав за собой Бранимира, уже хмельного от льющегося рекой мёда. Прочие дружинники, впрочем, так и остались предаваться пьянству и чревоугодию, поэтому навряд ли случилось что-то, требующее его внимания.

Певца с гуслями сменила пара танцующих медведей, наряженных в платья; слуги же подали следующее блюдо — пирог с рублеными яйцами, чесноком, тимьяном и жирной вепрятиной. Ольга отрезала себе лишь крохотный кусочек, почти не притронувшись к очередному творению нанятых Богуславой стряпух; Игорь жестом велел подлить себе ещё вина — его чаша слишком быстро становилась пустой от тяжёлых дум.

Всевозможные яства и развлечения хороводом сменяли друг друга — потраченных на торжество средств точно хватило бы на снаряжение для одной-другой армии! За акробатами, у которых, казалось, в теле не было ни единой кости, последовали гречневые блины со сметаной и икрой; выступление скомороха с шутками и песенками окончилось с выносом фаршированной яблоками и сельдереем утки; а пресную и тоскливую поэму седого сказителя о деяних его отца, князя Рюрика, приправили пряной осетриной с чесноком и черемшой — пожалуй, это было единственным спасением от столь безотрадного времяпрепровождения.

— Насколько изысканно это вино из греческих земель… — поднял кубок Ари, не сводя глаз с Милицы, которая была тише воды и ниже травы рядом с напоминающим хряка супругом. — Настолько юна, чиста и красива новая избранница нашего князя. Выпьем же за то, чтобы она немедленно подарила нашему правителю наследника после первой брачной ночи!

— Да будет так! — от души улыбнулся Гостомысл, но чаша из его сильной руки с длинными морщинистыми пальцами тотчас же выскользнула и с глухим звуком приземлилась на скатерть, оросив багровыми каплями белоснежный лён.

Посадник сморщился и побледнел, ладонью он схватился за сердце: то снова принялось колотиться слишком сильно и покалывать, будто от тысячи ударов острейшими иглами. Богуслава взволнованно засуетилась, приобняв мужа:

— Что такое, душа моя? Снова шалит твоё сердце?

— Да… Но пусть уж лучше оно не справляется со своей работой, чем что-то пониже, — сквозь зубы попытался шуткой свести на нет своё состояние градоначальник. — Это… наверняка от жирной пищи, у меня всегда проблемы после застолий. Лекарство от старухи-травницы… у меня в ташке.

Женщина молниеносно извлекла из сумки пузырёк с мутной жидкостью и протянула снадобье Гостомыслу. Дрожащими руками он схватил склянку и опустошил её залпом, почти сразу почувствовав себя гораздо лучше прежнего.

Все успокоились и выпили вино да мёд в честь ожидаемого рождения наследника, приступив к поглощению нового блюда — запечённой молодой цапли с клюквой и чабрецом. Благодаря вымачиванию в воде с уксусом и удалению костей и жира птица не источала вони болота, а, напротив, пахла весьма аппетитно.

— Вкусно, не перестаю удивляться умению твоей супруги стряпать, — кивком поблагодарил посадника с его женой Игорь, набивая рот кушаньем. — Надеюсь, что и моя суженая будет обладать такими же талантами.

Ольга не нашла, что сказать, и лишь натянуто улыбнулась; Богуслава же смущённо опустила глаза:

— Благодарю Вас, княже, но дар мой заключается лишь в знакомстве с лучшими из городских кухарей. Готовлю я совершенно непримечательно, верно, душа моя? Го… Гостомысл?!

Градоначальник ответил сухим кашлем и, с набитым ртом пытаясь прожевать кусок мяса, потянулся к кубку с вином. Пожилой мужчина отхлебнул оттуда и стал дохать пуще прежнего, становясь краснее и покрываясь мелкими капельками пота.

Мужчина согнулся в три погибели и в очередной раз выронил чашу из рук. Багровое вино разлилось по скатерти, и точно такой же цвет приобрели кожа с глазами градоначальника. Гостомысл, продолжая кашлять и жадно глотать воздух, словно будучи неспособным дышать, разорвал воротник своей рубахи и схватился за горло, но даже это не помогало.

— Да что же вы встали как вкопанные! — прикрикнула неожиданно на всех Богуслава, из глаз которой градом текли слёзы. — Помогите моему мужу!

— Он, должно быть, подавился… — только и выдавила шёпотом из себя Ольга.

Игорь, на покачивающих ногах встав из-за стола, вместе со Сверром перевернул градоначальника и начал стучать по его спине, дабы помочь выплюнуть застрявшую в горле еду, но тщетно. Дружинник уже не просто бил, а отчаянно лупил по пространству между лопаток, сам Гостомысл с хрипов перешёл на тонкий, похожий на мышиный, писк.

Младший сын мужчины начал захлёбываться от слёз, и Богуслава прижала его к себе и закрыла ладонями глаза мальчугана — едва ли ему стоило видеть эту жестокую и жуткую сцену.

Лиловое, почти цвета сливы, лицо Гостомысла вмиг превратилось в белое, словно высеченное из мрамора. Посадник, с разорванной рубахой и вывалившимся из-за безвольных губ языком, так и остался лежать в луже вина.

— Он… — убрал стальной клинок без единого следа испарины от носа посадника Сверр. — Он не дышит. Гостомысл мёртв.

— Не может быть… — запричитала, вцепившись в бездыханное тело мужа, Богуслава, словно мантру повторяя себе под нос одни и те же слова. — Не может быть… Не может! Не может быть!

Взгляд Хруща — уж кто, а он хорошо разбирался во всевозможных лекарствах и отравах — упал на кубок градоначальника, на дне которого осталось ещё немного вина. Он подозвал к себе раба и велел выпить содержимое чаши.

— Должно быть, он действительно подавился, — вынес вердикт купец спустя несколько минут: к облегчению мальчишка-слуги он остался жив после того, как пригубил напиток. — В вине не было яда, да и вкушали мы все одни и те же яства. Горько признавать это, но смерть нашего дорогого друга и отца Новгорода — трагическая и нелепая случайность.

— Не может быть… — так и лепетала, хлопая ресницами, Богуслава, которую взяли под руку Ольга и Лана, дабы увести в один