И понимал: хоть и с оговорками, но приняли. Не смогли не принять.

Журнал «На подъёме» (1928, № 10): «Этот роман – целое событие в литературе: отзывы о нём не сходят со страниц журналов и газет вот уже несколько месяцев. Причём все отзывы благоприятные, на редкость единодушные».

За первый же год понаписали про роман столько, что можно было уже отдельную книжку сделать из одних рецензий. Оговорки имелись у каждого второго рецензента, но никто на первых порах так и не решился крикнуть во всеуслышание: «Да он же контру защищает!»

Напротив! Пытались сами себя заранее убедить, что автор выправит некоторые очевидные недоразумения.

И. Машбиц-Веров в десятом номере «Нового мира» за 1928 год писал: «”Тихий Дон” выдвигает Шолохова в первые ряды советской литературы». И далее: «Григорий Мелехов – наиболее яркий, наиболее внимательно и полнокровно очерченный тип ищущего, революционно перерождающегося казака… Вначале Григорий – обычный, ничем не выделяющийся парень, малый работящий, неглупый и пылкий… Мы ещё не знаем, чем кончит Григорий (роман ещё не закончен), но, по всей видимости, автор ведёт его к коммунизму».

Можно вообразить, как Шолохов горько посмеивался: «Ага, веду. Как вы Харлампия Ермакова привели – вот так же и я веду».

Похвалам Машбиц-Верова вторил в журнале «На литературном посту» заместитель ответственного редактора, один из секретарей РАППа – молодой, на год старше Шолохова, но многообещающий критик Владимир Ермилов (вырастет до крупнейшего литфункционера): «Когда автор описывает казацкий быт, казацкий уклад, когда – короче – нити стягиваются вокруг Григория Мелехова, у Шолохова хватает и красок, и мастерства, и художественно выполненных деталей. Но когда нити стягиваются на другом полюсе – рабочем Бунчуке или Штокмане, герои эти начинают говорить газетным языком… В некоторых местах роман “автобиографичен”: Шолохов там смотрит глазами Мелехова – человека, постепенно идущего к большевизму. Сам автор этот путь уже проделал, доказательством чего служит беспощадно выводимая Шолоховым дикость традиций казачества, многие отвратительные черты быта».

За Шолохова словно бы договаривали, в меру сил объясняли его, впихивая автора и текст в прокрустово ложе своих представлений. Впрочем, Ин. Оксёнов («Жизнь искусства». 1928. № 51) печалился: «Социальный образ рядового казачества представляется в романе совершенно стихийным: звериная грубость, невежество, отсутствие элементарной политической сознательности – наряду с буйным брожением сил, ещё не находящих себе достойного применения… Эротические сцены занимают большое место на страницах романа… Общий уклон автора в физиологию выражен порой слишком сильно».

Морализм всегда свойствен охранителям, даже если это пролетарские ортодоксы. Странно, что никто тогда не взвился по причине настойчивого использования Шолоховым ненормативной лексики. Тем не менее, в надежде на перерождение главного героя, автору многое прощалось. Даже «эротизм» и «физиология».

А. Дубовиков («Молодая гвардия». 1928. № 8) находил литературный язык автора не просто богатым, но даже «расточительным». И. Мотылёв («Книги и профсоюзы». 1928. № 9) написал, что «у классической школы (Толстого) взял автор форму, композиционное построение, оставаясь в то же время самим собою, утверждая свою ещё молодую, но характерную поступь в современной литературе».

Толстой, конечно же, постоянно возникал в рецензиях не только в силу соразмерного эпического замаха, но и потому что праздновалось 100-летие со дня рождения Льва Николаевича, в связи с чем готовилось к изданию 90-томное собрание его сочинений. У старика – 90 томов, а тут его наследник третий том сочинений готовит.

27 июня 1928 года, выступая в Тифлисе перед рабкорами и писателями, Горький скажет: «Мы создали литературу, которой можем похвастаться перед Европой», – и в пример приведёт «Тихий Дон». К августу эти слова разнесутся по литературному сообществу.

Сообщество поставит себе очередную заметку: так, значит. Сам Горький похвалил. Который жал руку Льву Николаевичу Толстому и Антону Павловичу Чехову.

Благословляет, значит, Шолохова от имени всей русской литературы. Шолоховым, значит, мы можем похвастаться, а больше вроде как и некем.

* * *

Без ложки дёгтя никакое признание не случается.

Своя же – ростовская! – газета «Молот» вдруг опубликовала подборку якобы читательских писем в номере от 14 октября 1928 года. Под симптоматичными заголовками: «Однобокая картина» и «Кривое зеркало».

Только что переболевший малярией Шолохов прочитал, что «кругозор его героев крайне сужен», что «упрощённая композиция знаменует слабость и беспомощность автора».

«Конечно, Шолохов – не Толстой», – пишет некто П. Максимов (О эта вечная интонация, с которой так удобно произносить любую глупость и казаться себе при этом мудрым и снисходительным: «Конечно, Чехов – не Шекспир», «Конечно, Есенин – не Байрон»). «Всё, что дано в романе, это есть просто неудачное фотографирование. Вспоминаются герои Л. Толстого – вот подлинно живые люди. С шолоховскими героями их даже сравнивать нельзя».

Советская пресса была весьма демократична: мало ли что там в «Правде» пишут про эти крылья орлиные – мы тут в Ростове сами в крыльях разбираемся.

Традиционно на малой родине любого выбившегося литератора, мягко говоря, оценивают строго: если мы все ещё тут – почему он уже там? Но в данном случае куда более важным оказался другой вопрос: а не было ли явлено здесь скрытое раздражение ростовских партийных товарищей, напрямую причастных к расказачиванию?

Словно бы отвечая на публикацию 5 декабря 1928-го Шолохов – в компании Михаила Светлова, прозаика Николая Ляшко и ростовского поэта Григория Каца, – нагрянул в Ростов, где в течение четырёх дней дал несколько выступлений – в университете, на рабфаке, в доме работников Просвещения, на заводе «Аксай».

Из газет: «На вечер Мих. Шолохова, Мих. Светлова и РАППа собралось в Доме печати свыше 500 человек. Все выступления принимались восторженно. Особый успех выпал на долю т. Шолохова, читавшего новую главу из 5-й части “Тихого Дона”». Свидетельствует П. Вениаминов: «Михаил Шолохов, сидя за небольшим столиком на сцене, ровным, чуть взволнованным голосом стал читать новые главы из “Тихого Дона”… Мы видели могучий талант, хотя перед нами был простой, скромный молодой человек. После того как Шолохов сложил в папку рукопись, многие тут же поднялись на сцену и выразили восхищение. Похвалу писатель принял сдержанно».

Как наглядно умыл он своих критиков! Где ж авторы ваших подмётных писем, куда они все подевались? Почему залы полны совсем другими людьми?

Неожиданно главный редактор «Молота», участник Гражданской, коммунист Евсей Абрамович Цехер, явился к Шолохову на встречу и попросил разрешения дать для публикации главу «Тихого Дона».

Мысленно выругавшись, писатель дал первую главу третьей книги. 28 декабря «Молот» опубликовал её, сократив её текст с двенадцати до двух страниц и дав своё заглавие – «Казачья ”Война и мир”».

Заголовок сочинил Цехер.

Шолохов раскрыл газету и выругался уже вслух.

* * *

В декабре 1928 года нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский в итоговом интервью «Правде», подбивая итоги года, в числе