Шолохов и Леонов угадали: Советская власть вместилась в одну семидесятилетнюю человеческую жизнь. Результаты революции передать оказалось некому – у неё не было наследников.

* * *

При иных обстоятельствах роман мог бы застрять в согласованиях намертво.

Достаточно было одного внимательного литературного комиссара, который, закрыв рукопись, поднял бы уставшие глаза и спросил:

– Товарищи… Вы что, с ума сошли?

На шолоховскую удачу, выход первой книги романа совпал с очередным витком развернувшейся внутрипартийной борьбы: группа Сталина атаковала Троцкого и победила.

17 января 1928-го Троцкий был выслан из Москвы в Алма-Ату. Общеизвестным было то, что он имел к расказачиванию прямое отношение. Это косвенно давало возможность публичного переосмысления вопроса о казачестве.

Пока Советская власть не закаменела, в стыках и расщелинах идеологии ещё могли вырасти самые диковинные цветы. И «Тихий Дон» – не единственный плод, родившийся в эпоху, совмещавшую великое творческое освобождение масс и жесточайшее государственное давление.

В мартовском номере главной советской газеты «Правда» была опубликована статья Александра Серафимовича «Тихий Дон». Шолохова эта публикация застала в Букановской, вычитывающим второй том романа.

Начал читать – и кровь прилила к лицу.

Ах, как жаль, что не дожил отец! Ну, пусть хоть Громославский узнает, кого он в насмешку одарил кулём муки в приданое к дочери.

Серафимович писал: «Ехал я по степи. Давно это было, давно, – уж засинело убегающим прошлым.

Неоглядно, знойно трепетала степь и безгранично тонула в сизом куреве.

На кургане чернел орёлик, чернел молодой орёлик. Был он небольшой, взглядывая, поворачивал голову и желтеющий клюв…

Пыльная дорога извилисто добежала к самому кургану и поползла, огибая.

Тогда вдруг расширились крылья, – ахнул я… расширились громадные крылья. Орёлик мягко отделился и, едва шевеля, поплыл над степью.

Вспомнил я синеюще-далёкое, когда прочитал “Тихий Дон” Мих. Шолохова. Молодой орёлик желтоклювый, а крылья размахнул…»

Это надо было уложить в голове.

Не просто рядовое издание, каких много, а сама «Правда» славила его: та самая газета, где публиковались главные вести Страны Советов, где генсек и наркомы выступали с государственными речами.

«Правда» устами Серафимовича во всеуслышание на всю страну определяла Михаила Шолохова как литератора, размахнувшего громадные крылья.

Нет, ну видано ли?

Он ещё не знал, какое количество его коллег по ремеслу испытало мучительную судорогу зависти: как так? да кто он такой? – о них в «Правде» не упоминали, и шансов на такой панегирик не было – от лица, повторимся, не только члена РКП(б) с 1918 года, но ещё и самого маститого, старейшего на тот момент советского писателя – ведь Горький был за границей, вернувшийся Алексей Толстой ещё недобрал веса, а Вересаев, Сергеев-Ценский, Вячеслав Шишков и другие в негласной табели о рангах находились безусловно ниже.

21 апреля 1928 года Шолохов выехал из Букановской в Москву. Жене написал, что по пути впервые видел разлив Хопра. В Михайловке хотел купить билет до Москвы, но, «несмотря на то, что на станцию пошёл рано, билетов на сегодня уже не было. Страшно неприятно жить на полпути, не люблю. Думаю два дня этих убить на правку 5 части, там ещё осталось мне 90 стр.».

Договорились так: жена с дочкой сами доберутся в Вёшенскую, и он тоже, все московские дела сделав за неделю, в первые майские дни приедет домой.

Но судьба распорядится иначе: он останется в столице до конца мая.

Начиналось его время.

Были годы: он приезжал в Москву никому не нужным, лишним. Затем навещал её наездами, как подающий надежды казачок. Теперь – явился как молодой победитель. Все, всюду читали «Тихий Дон». Вмиг ставший почти всеобщим любимцем, он переходил из компании в компанию – завидный товарищ и козырная карта любой литературной партии.

Приглянувшихся ему сам зовёт в гости в станицу Вёшенскую. Он теперь хозяин своего дома и наконец при свободных деньгах. Жене отписывает, что летом к нему в гости собираются Леопольд Авербах, Джек Алтаузен, Марк Колосов, Мате Залка.

Что за причудливая игра теней творилась! После наводящего брезгливый ужас портрета Штокмана, кто к нему стремится в первые товарищи?

Критик Леопольд Леонидович Авербах, при рождении носивший имя Исер-Лейб Меер-Шоломович Авербах. Мать его была родной сестрой виднейшего большевистского деятеля Якова Свердлова. Член РКП(б) с 1920 года, Авербах какое-то время работал за границей в структурах Коминтерна. По возвращении был назначен редактором журнала «Молодая гвардия». Рекомендацию ему дал сам товарищ Троцкий. Будучи всего на два года старше Шолохова, к тому времени Авербах занимал прочнейшее положение в литературной среде, являясь ответственным редактором журнала «На литературном посту». Его соратники-«напостовцы» были оплотом ортодоксального, воинствующего левачества.

Один из основателей Всероссийской ассоциации пролетарских писателей (ВАПП), Авербах со временем выдавил своих конкурентов, став главой этой организации. В группу Авербаха входили на первых порах упоминавшийся Лузгин, молодые писатели Фадеев и Юрий Либединский, драматург Владимир Киршон. Бритый наголо, улыбчивый, круглоголовый молодой человек в очках – Авербах был типической фигурой того времени: идейный карьерист, неистовый и безапелляционный.

Поэт Джек – на самом деле Яков Моисеевич – Алтаузен был на два года моложе Шолохова. В детстве некоторое время жил в Китае, служил прислугой на пароходе. Вернулся в Советскую Россию, вступил в комсомол. В 1923-м приехал по комсомольской путёвке в Москву. Достаточно скоро обрёл заметное поэтическое имя. Евреем был и приятель Шолохова, красавец, комсомольский активист, редактор и писатель Марк Колосов.

Венгерского писателя Мате Залку – улыбчивого и добродушного человека, самого старшего в этой компании, 1896-го года рождения, – звали на самом деле Бела Франкль, и он тоже происходил из еврейской семьи. Мате-Бела воевал с 1914 года в составе австро-венгерской армии сначала на итальянском фронте, а затем, против русских, – на Восточном. В 1916 году попал в плен, увлёкся большевистскими идеями, вступил в РКП(б). На фронтах Гражданской воевал за красных. Ни Колосова, ни Залку военная судьба на Дон не заносила. Марк воевал на Западном фронте, а Мате-Бела – сначала в Сибири, а потом на Украине.

Был ли Шолохов расчётлив? Конечно. Но главное состояло в том, что теперь он отвечал за свой роман. За всех там описанных и тем самым сохранённых навек.

Эти люди, – Леопольд, Джек-Яков, Марк и Мате-Бела – роман приняли и готовы были в литературной борьбе стать на шолоховскую сторону.

Чем бы они ни руководствовались – Шолохов был им за то безусловно благодарен. Он только начинал свой путь. Он очень нуждался в поддержке.

Тем летом Шолохов сообщит жене, что хочет вступить в партию, потому что работа его – партийная. В стране, где партия управляла всем, литературная работа неизбежно становилось частью партийной деятельности.

Желал ли Шолохов продать подороже партии своё перо? Нет.

Надеялся ли, что партия позволит ему сказать всю, столь необходимую народу правду? Да.

* * *