Партизаны, воодушевленные успехом боя, поднялись из окопов и начали преследовать противника. Во время этого боя был захвачен в плен немецкий офицер, который пытался убежать из подбитого танка. Отогнанные от деревни немцы больше на нас не пошли, но, перегруппировавшись, начали наступление на соседнюю деревню Хохловку, где находился небольшой отряд соседней бригады. Мне из бинокля была хорошо видна эта деревня и наступающие немцы. В Хохловке партизаны не имели окопов, поэтому не смогли отразить атаки немцев и с боем отошли из нее.

Ворвавшись в деревню, озверевшие каратели начали поджигать дома, а захваченных жителей — стариков, женщин и детей — прямо живыми, раскачивая за ноги и за руки, бросали в горящие строения. Об этих зверствах карателей мы узнали только на другой день, когда они, не возобновляя больше против нас атак, ушли в сторону Волосова.

Захваченного в плен офицера-танкиста привели в штаб бригады. Сравнительно молодой, высокий и щеголевато одетый в мундир, он держался гордо и без тени боязни. Смотрел на всех нас свысока, как будто мы для него и не существовали. Начался допрос. Он спокойно отвечал на все вопросы, а затем заявил:

— Я сам давно хотел перейти на сторону партизан и готов сотрудничать с вами.

Мы, конечно, не особенно-то поверили его словам. Но если человек сам хотел перейти к нам, может быть, это и правда. Возможно, он хотел сдаться в плен, но боялся, потому что слышал, что «партизаны в плен не берут». Как же его проверить? И тогда мы поступили так: офицера посадили в амбар, а к нему втолкнули Франца, будто тоже пленного, предварительно попросив его все узнать об этом офицере. К вечеру Франца вызвали якобы на допрос.

— Ну, Франц, что это за офицер?

Он, сильно волнуясь и с возмущением в голосе, начал свой рассказ:

— Это католик. Все они фашисты. Он предложил мне вместе с ним бежать. Я дал согласие. Он попросил подождать немного. Если нам партизаны поверят, то украдем оружие, постреляем всех командиров и комиссаров и уйдем к нашим. Так мы с ним и решили. А сдался он в плен для того, чтобы разведать партизанские силы и наше вооружение. За ним надо следить, а то он убежит.

Франца мы опять посадили к этому офицеру.

Во время вчерашнего боя Иван Журавский вместе с нашими разведчиками задержал одного неизвестного человека, который без оружия, озираясь по сторонам, появился недалеко от нашей деревни. Этот человек показался им подозрительным, и они доставили его в штаб бригады. Утром, когда стали допрашивать его, через нашу деревню, совершенно случайно, проходила группа заслоновцев, идущая на задание в сторону железной дороги Минск — Орша. Командир этой группы нес для нашей бригады листовки со сводками от Совинформбюро, так как наша радиостанция уже несколько дней не работала, и мы совсем не знали, что же происходит на фронте.

— Разрешите присутствовать? — попросил командир заслоновской группы, зайдя в хату, где шел допрос задержанного.

— Да. Что вам нужно? — спросил вошедшего Гудков.

— Вот вам от нашего комиссара листовки, которые вы просили.

— А, большое спасибо, — поблагодарил его Гудков.

И в тот момент, когда заслоновец, уже повернувшись, хотел уходить из хаты, он увидел сидящего на лавке задержанного человека.

— Ба! Ты как сюда попал? — воскликнул он, увидев этого человека.

— А вы что, его знаете? — спросил Гудков.

— Так это же наш бывший партизан. Он сбежал от нас к немцам. Из-за него в Петрашах погибла половина нашего отряда.

— Когда это было?

— В конце марта месяца.

— А ваши товарищи его тоже знают?

— Конечно, все знают.

— Тогда мы вас попросим задержаться в нашей деревне до обеда. Мы будем судить этого человека.

— Этого гада надо не судить, а повесить сразу же, пока он не сбежал, — с презрением заявил заслоновец.

Остальные партизаны из заслоновской бригады также признали этого человека и рассказали о той трагедии, которая произошла в один из дней марта месяца перед рассветом в Петрашах с их отрядом. Один из партизан оказался тем самым раненым, которому я оказывал на болоте первую медицинскую помощь, перевязывая его раненую руку.

Часам к 11 среди деревни, во дворе одного из домов, состоялся суд над этим фашистским агентом. На крыльце дома сидели комбриг Гудков, комиссар Игнатович и другие товарищи из штаба бригады. На деревянной лавке около крыльца сидел, находясь под усиленной охраной, фашистский агент. Кругом в большом дворе этого дома стояли и сидели местные жители и партизаны. Несколько в стороне стояли заслоновцы. Через некоторое время во двор привели пленного офицера-танкиста и Франца.

Комбриг Гудков попросил нашего следователя Степана Захаревича доложить суду о предательской деятельности подсудимого. Затем выступили заслоновцы, которые рассказали, как по его вине погибли многие их товарищи в Петрашах.

— Может быть, кто из присутствующих хочет что-нибудь сказать или спросить подсудимого? — сказал, обращаясь ко всем, Гудков.

В наступившей необычной тишине послышался голос старой-престарой женщины:

— Вот я хочу его спросить, — обращаясь к подсудимому, сказала она. — Как же это ты посмел против своих-то пойти? Ты же наш белорусский хлопец. Как это твоя рука поднялась на наших хлопцев? Сколько ты безвинных душ загубил? Не будет тебе нашего прощения, предатель ты несчастный! Сколько крови нашей льется от этих немецких извергов, а ты им помогал, душегуб ты эдакий. Какая только мать родила тебя, такого гада?

Слушая эту женщину, все жители качали головами в знак согласия. Ничего не ответил этой старушке фашистский агент, и только его голова все ниже и ниже склонялась к земле под тяжестью ее слов. Потом Гудков обратился к пленному немецкому офицеру:

— Скажите нам, как бы вы поступили, если бы один из ваших солдат предал вас?

— Для предателя — смерть! — резко ответил он.

Переводчик перевел слова немецкого офицера, и в толпе возмущенных жителей деревни послышались голоса:

— Чего его судить, повесить предателя!

Захаревич зачитал приговор, и рядом с этим домом, на березе, предатель и изменник Родины был повешен.

Во второй половине дня нам нужно было поехать в соседнюю деревню Хохловку, которая вчера была сожжена карателями. Там мы решили составить акт о зверствах, учиненных немецко-фашистскими извергами в этой деревне. С собой мы захватили также Франца и пленного офицера, которые, как представители от немцев, должны были подписать этот акт. В Хохловке мы медленно переходили от одного сожженного дома к другому. Нельзя было без содрогания смотреть на лежавшие в руинах домов обгоревшие трупы взрослых людей и особенно детей. Я тут же составил акт о зверствах гитлеровцев и предложил пленному офицеру и Францу подписать этот акт. Офицер наотрез отказался. А когда Франц, все еще игравший роль второго пленного, взял в руки карандаш и склонился над актом, офицер, воспользовавшись тем, что мы немного отвлеклись, продолжая смотреть на трупы этих несчастных людей, бросился бежать в сторону росшего рядом с деревней густого кустарника.