– Меньше, чем мне бы хотелось, Одило.

– Тонко замечено, сьер, удивительно тонко. – Грузный управитель закивал и бросил взгляд на женщин, дабы убедиться, что они по достоинству оценили особую тактичность моего ответа.

Пега смотрела на небо.

– Похоже, дождь собирается, – сказала она. – Может быть, от жажды мы все-таки не умрем.

– Опять шторм, – отозвалась Таис. – Что ж, не умрем от жажды, так захлебнемся.

Но Одило не собирался лишаться удовольствия от собственного рассказа.

– Это случилось однажды поздно вечером, сьер. Мой отец в последний раз обходил свое хозяйство, как вдруг увидел человека, закутанного в черные как сажа одежды казнедея, хотя при нем и не было обычного палаческого меча. Как и следовало ожидать, первой его мыслью было, что этот человек переоделся для маскарада, которые каждую ночь устраивались в той или иной части Обители Абсолюта. Но он знал, что в нашем Гипогее Апотропейском никакого маскарада в ту ночь не планировалось, поскольку ни Отец Инир, ни впоследствии Автарх не питали особого пристрастия к подобным развлечениям.

Я улыбнулся, вспомнив Лазурный Дом. Темноволосая женщина многозначительно посмотрела на меня и демонстративно подавила зевок, но я вовсе не намеревался прерывать повествование Одило; теперь, когда мне не суждено больше скитаться по Коридорам Времени, любая связь с прошлым или будущим была мне бесконечно дорога.

– Следующей его мыслью – которая лучше бы пришла ему в голову первой, сьер, как он часто повторял моей матери и мне, когда мы усаживались возле очага, – было то, что казнедей отправлен с какой-нибудь мрачной миссией и собирается пробраться и исполнить ее незамеченным. Исключительно важно, сьер, как тотчас же понял мой отец, было узнать, послан ли он Отцом Иниром или же кем-то другим. Поэтому мой отец устремился к нему так смело, будто шел во главе целой когорты хастариев, и без обиняков спросил его об этом.

– Уж конечно, замышляя какое-нибудь злодеяние, он бы немедленно признался твоему отцу, – съехидничала Таис.

– Дражайшая госпожа, – ответил Одило, – я не знаю, кто ты такая, поскольку ты воздержалась от того, чтобы сообщить нам это даже тогда, когда наш высокий гость любезно открыл нам свое благородное происхождение. Но ты, очевидно, ничего не знаешь о махинациях и интригах, которые ежедневно – и еженощно! – плелись в мириадах коридоров Обители Абсолюта. Мой отец был прекрасно осведомлен, что ни один агент, посланный с тайным поручением, не откроет его даже при самом суровом натиске. Он рассчитывал лишь на то, что какой-нибудь невольный жест или мимолетная перемена в выражении лица выдадут измену, если таковая имеет место.

– Разве тот Северьян не скрывал лицо под маской? – спросил я. – Ты сказал, что он был одет как палач.

– Уверен, что нет, сьер, поскольку мой отец часто описывал его: внешность самая зверская, сьер, и жуткий шрам на щеке.

– Я знаю! – встряла Пега. – Я видела его портрет и бюст. В Гипогее Абсцитиций, куда их отправила Автархиня, когда во второй раз вышла замуж. Он выглядел как самый настоящий головорез.

Чувствовал я себя так, будто мне самому кто-то перерезал горло.

– Весьма меткое определение, – подтвердил Одило. – Мой отец говорил то же самое, хотя и не в таких резких выражениях, насколько я припоминаю.

Пега разглядывала меня:

– У него ведь не было детей, верно?

– Уж об этом-то мы бы знали, я полагаю, – улыбнулся Одило.

– Законных детей. Но он, лишь двинув бровью, мог заполучить любую женщину в Обители Абсолюта. Да любую экзультантку!

Одило велел ей попридержать язык и обратился ко мне:

– Надеюсь, ты простишь Пегу, сьер. Тем более что это своего рода комплимент.

– То, что я похож на головореза? Да, подобные комплименты мне отпускают повсеместно, – ответил я не раздумывая и продолжил в том же духе, одновременно надеясь подвести разговор к повторному замужеству Валерии и подавить приступ острой боли: – Но разве тот головорез не приходился бы мне дедом? Северьяну Великому сейчас было бы восемьдесят с лишним, если бы он был жив. Кого мне расспросить о нем, Пега? Мою мать или моего отца? А ты не думаешь, что в нем все-таки что-то было, раз он, выросший палачом, владел сердцами стольких шатлен, пусть даже Автархиня и взяла себе нового мужа?

Прервав молчание, воцарившееся после моей маленькой речи, Одило произнес:

– Эта гильдия, сьер, по-моему, давно упразднена.

– Разумеется. Так все думают.

Небо на востоке уже почернело, и наш импровизированный плот заметно разогнался.

– Я не хотела тебя обидеть, гиппарх, – прошептала Пега. – Просто… – И шум набежавшей волны поглотил ее слова.

– Ничего, – ответил я. – Ты права. Судя по всему, он был тяжелым человеком и жестоким – по крайней мере по всеобщему мнению, – хотя, быть может, в том нет его вины. Вполне вероятно, что Валерия вышла за него по расчету, однако здесь мнения расходятся. Так или иначе, со вторым мужем она была счастлива.

– Золотые слова! – обрадовался Одило. – Берегись, Пега, когда скрестишь меч с солдатом.

Таис привстала, держась за ножку стола одной рукой, и, указывая на горизонт другой, воскликнула:

– Смотрите!

Это был парус, временами поднимавшийся так высоко, что становилась видна темная палуба под ним. Но в следующий миг он практически исчезал из виду, ныряя и скрываясь между волнами. Мы кричали до хрипоты, махали руками, и наконец я посадил Пегу к себе на плечо, удерживая равновесие с таким же трудом, как в шатающемся паланкине балушитера Водалуса.

Ветер вдруг уронил гафель, и Пега простонала:

– Они тонут!

– Нет, – сказал я, – они меняют направление.

Маленький кливер тоже опал и с хлопком наполнился снова. Не могу сказать, сколько вздохов и сколько ударов сердца миновало, прежде чем мы увидели заостренный утлегарь, направленный в небо словно флагшток, водруженный на зеленом холме. Редко время тянулось для меня так медленно, и мне казалось, что их можно насчитать несколько тысяч.

Еще мгновение, и лодка вынырнула на расстоянии полета стрелы от нас, а за ней тянулась длинная веревка. Я бросился в воду, не зная, последуют ли за мной остальные, но чувствуя, что на лодке я смогу помочь им скорее, чем на плоту.

Тотчас мне показалось, что я попал в иной мир, еще более необычный, чем Ручей Мадрегот. Беспокойные волны и полное туч небо исчезли, словно их никогда и не было. Я ощущал мощное течение, но не мог сказать, отчего возникло это ощущение; ибо хотя затопленные пастбища моей затонувшей страны колыхались подо мной и ее деревья с мольбой протягивали ко мне свои ветви, сама вода будто находилась в покое. Я словно наблюдал из пустоты за медленным вращением Урса.