Наконец я увидел под собой домик с уцелевшими стенами и каменной печной трубой; открытая дверь будто манила меня внутрь. Мне вдруг стало очень страшно, и я устремился вверх, к свету, столь же отчаянно, как в тот раз, когда тонул в Гьолле.

Я пробил головой морскую поверхность; из моих ноздрей хлынула вода. На миг мне показалось, что ни плота, ни лодки рядом уже нет, но тут волна подняла лодку так высоко, что я разглядел ее потрепанный непогодой парус. Я понимал, что, сам того не ведая, пробыл под водой довольно долго. И я поплыл быстро, как только мог, но теперь старался держать голову над водой, а в моменты погружения плотно зажмуривать глаза.

Одило стоял на корме, держась одной рукой за румпель; увидев меня, он энергично зажестикулировал и прокричал что-то подбадривающее, но я не расслышал. Через пару мгновений над планширом появилось круглое личико Пеги и еще одно, незнакомое мне лицо, загорелое и морщинистое.

Волна подхватила меня, точно слепого котенка, затем я скатился вниз головой с ее гребня и поймал у подошвы конец веревки. Одило отпустил румпель (который, как я увидел потом, забравшись в лодку, и так был зафиксирован крепежной петлей) и принялся тоже спасать меня. Борт маленькой лодки поднимался над водой всего на пару кубитов, и мне не составило труда, упершись ногой в руль, перепрыгнуть на корму.

Хотя Пега впервые увидела меня всего стражу назад, она обняла меня, как любимую игрушку.

Одило поклонился так, словно нас представили друг другу в Гипогее Амарантовом:

– Сьер, я боялся, что ты расстался с жизнью среди этих бушующих вод! – Он отвесил очередной поклон. – В высшей степени приятно, сьер, и весьма замечательно, если можно так выразиться, сьер, снова видеть тебя, сьер!

Пега была более прямолинейна:

– Мы все думали, что ты утоп, Северьян!

Я спросил Одило, где его вторая спутница, но тотчас же сам увидел ее, когда за борт хлынул очередной поток воды. Как женщина мыслящая, она вычерпывала из лодки воду и, как женщина, мыслящая здраво, делала это по ветру.

– Она здесь, сьер. Мы теперь в полном сборе, сьер. Сам я первым добрался до этого судна. – Одило с простительным самодовольством выпятил грудь. – И сумел оказать дамам посильную помощь, сьер. Но тебя, сьер, никто не видел, с тех пор как мы связали свою судьбу с бушующей стихией, если мне будет дозволено таким образом сформулировать свою мысль, сьер. Мы весьма рады, сьер, даже, можно сказать, в восторге… – Тут он опомнился: – Молодой офицер твоего сложения и несомненной доблести, безусловно, не мог испытать особых затруднений там, где даже такие робкие люди, как мы, добрались благополучно. Хотя это было не так просто, сьер, совсем не просто. Но юные дамы беспокоились за тебя, сьер, и я надеюсь и верю, что ты простишь их за это.

– Тут не за что прощать, – сказал я. – Спасибо вам всем за помощь.

Старый моряк, хозяин лодки, сделал какой-то сложный, наполовину скрытый грубым кителем жест, которого я не разгадал, и сплюнул по ветру.

– А нашего спасителя, – продолжил Одило, просияв, – зовут…

– Неважно, – буркнул моряк. – Ступай-ка туда и выбери грот. И кливер надо распутать. Если будем топтаться тут и трепать языками, перевернемся.

Прошло более десяти лет с тех пор, как я ходил на «Самру», но я выучился управляться с косым парусным вооружением и еще не забыл, как это делается. Я выбрал грот-гафель, прежде чем Одило и Пега постигли всю премудрость его оснастки, и без особой помощи с их стороны распутал кливер и вытравил шкот.

Остаток дня мы провели в страхе перед штормом, неслись на шквальных ветрах, летящих перед ним, постоянно ускользая от погони, но всякий раз сомневаясь в своем спасении. К ночи опасность несколько уменьшилась, и мы легли в дрейф. Моряк раздал нам по чашке воды, кусочку черствого хлеба и ломтю копченого мяса. Я знал, что голоден, но такого зверского аппетита не ожидал ни от себя, ни от других.

– Ищите что-нибудь съестное да смотрите не проморгайте, – мрачно наставлял моряк Одило и женщин. – Иногда после крушения можно выловить ящики с сухарями или бочонок-другой с водой. Это, по-моему, самое большое крушение из тех, что я повидал на своем веку. – Моряк помолчал, оглядывая свое суденышко и море, все еще освещенное сиянием раскаленного добела Нового Солнца Урса. – Здесь есть острова – или были, – но мы могли проскочить мимо, а чтобы добраться до Ксанфийских Земель, у нас не хватит ни еды, ни воды.

– Я замечал, – сказал Одило, – что в течение нашей жизни события порой достигают некоего надира, вслед за которым положение может лишь улучшаться. Разрушение Обители Абсолюта, гибель нашей дражайшей Автархини – если только, по милости Предвечного, она не спаслась где-нибудь…

– Она спаслась, – вмешался я. – Уж поверь мне. – Когда же он повернулся ко мне с надеждой в глазах, я смог только вяло добавить: – Я так чувствую.

– Надеюсь, сьер. Подобные чувства делают тебе честь. Но, как я говорил, обстоятельства тогда приняли наихудший оборот.

Он обвел нас взглядом, и даже Таис и старый моряк кивнули.

– И все же мы остались в живых. Мне посчастливилось найти плавающий стол, и я смог предложить свою помощь этим несчастным женщинам. Вместе мы отыскали еще несколько обломков мебели и соорудили плот, на котором к нам вскоре присоединился наш высокий гость, и наконец ты, капитан, спас нас, за что все мы бесконечно тебе благодарны. А это уже нельзя назвать случайностью. По-моему, наше положение стало меняться к лучшему.

Пега тронула его за руку:

– Ты, должно быть, потерял жену и родных, Одило. Твое самообладание восхищает нас, но все мы знаем, что ты чувствуешь.

– Я не был женат, – покачал головой Одило. – Сейчас я только рад этому, хотя прежде часто сожалел. Должность управителя целого гипогея, а тем более – Гипогея Апотропейского, которую я занимал в молодости при Отце Инире, требует самого упорного труда; нелегко выкроить хотя бы одну стражу на сон. Еще до безвременной кончины моего почтенного отца была одна молодая особа, ближайшая сервитриция шатлены, в общем – девица, на руку которой, если можно так выразиться, я имел виды. Но шатлена отбыла в свой замок. Некоторое время мы вели переписку с этой молодой особой. – Одило вздохнул. – Несомненно, она нашла себе другого, ибо женщина, если только захочет, всегда найдет тебе замену. Я надеюсь и верю, что он оказался достойным ее.

Я заговорил бы, чтобы снять напряжение, если бы смог; но, поскольку к моему естественному сочувствию примешивалась изрядная доля сарказма, я так и не нашел достойных и безобидных слов. Высокопарный стиль Одило был смешон, но я понимал, что именно этот стиль, вырабатывавшийся за долгие годы правления многих автархов, становился для таких людей, как в недавнем прошлом Одило, единственным средством защиты от опалы и гибели; и я прекрасно знал, что сам был одним из тех автархов.

Тихо, почти шепотом, Пега обратилась к Одило, и хотя плеск волн о борт лодки не совсем заглушал ее голос, я не мог разобрать ни единого слова. К тому же я вовсе не был уверен, хочется ли мне ее слушать.