Понятно, какие группы и во внешней, и во внутренней политике недовольны Путиным, причем в первую очередь именно им, а не системой — сохранить ее в том или ином виде, но как контролируемую ими хотели бы многие. Подчас в противоположных, по сравнению с Путиным целях.

Путиным недовольны крупные группы мировой элиты — как слишком непослушным и имеющим если не собственное видение миропорядка, то собственные цели в нем.

Путиным недовольны те элитные группы в России, которые имели значительно большую свободу и возможность большего обогащения в 1990-е годы — и были существенно ограничены в своих возможностях.

Путиным недовольны те группы, которые благодаря ему получили доступ к определенному участию в перераспределении и собственности начала 2000-х гг., но считают, что имеют право не только на собственность, но и на собственное участие во власти — и свободу от того, что они рассматривают как его опеку.

Путиным недовольны те, кто не согласен с его курсом на сильную социальную политику — и поскольку это требует покрытия социальных расходов, в частности, и за счет их прибыли.

Все это — группы меньшинства и имущего меньшинства. Есть определенное напряжение, на сегодня не вполне однозначно отождествляемое персонально с ним — в массе общества: у тех, кто чувствует замедление улучшения своего материального положения, тех, кто недоволен ростом платежей ЖКХ, ничем абсолютно неоправданных, кроме хищнических инстинктов руководителей естественных монополий, равно как и структур коммунального хозяйства. Точно так же, как и остающихся нищенскими зарплат врачей и учителей.

Но на фоне этого есть активное недовольство, собственно «путинофобия», значительных сегментов «свободного политического класса», то есть политических активистов, журналистов и публичных деятелей, либо оставшихся со времен буйств периода перестройки, либо сформировавшихся и волонтированных в 1990-е годы.

Их претензии — отчасти претензии личного неуспеха, отчасти — претензии по поводу изменения правил игры, которые их устраивали, отчасти — личностно стилистические.

Политическая картина 1990-х, как любое время смуты, предполагала наличие большого числа малых политических дружин (и шаек), массу вольных бродячих «воинов удачи». Кто-то имел свои вольные мандаты. Кто-то — свои виртуальные партии. Кто-то — свои небольшие и иногда вполне талантливые газеты.

Правилом было некое «общее участие» — разумеется, не общества как такового, не больших социальных масс, а этих активистов и их структур. Они проявляли свою позицию, в массе своей даже воздействовали на политический процесс и служили застрельщиками и «лучниками» больших «политических партий». Их чуть ли не основными претензиями лично к Путину является отмена избрания депутатов по мажоритарным округам, лишение регистрации их партийных образований и закрытие их газет.

Путин сократил публичное пространство таким образом, что критерием доступа к нему стала не рекламируемая активность персонализированного актера, а мера его презентационности — то есть то, насколько он влиятелен на деле в социально-политическом плане и какую реальную меру силы способен представить.

Хорошо это для развития политической системы или плохо, но это нанесло удар по планам и возможностям самореализации ветеранов и активистов старых политических схваток, и те из них, кто не был вписан в ведущие политические структуры, оказались лишенными своих возможностей и надежд политической самореализации. А поскольку они формировались в условиях, когда главным политическим действием оказалось слово — чем более скандальное, тем более привлекающее к себе внимание — к реальной политической деятельности, то есть и к организационно-политической деятельности, они оказались не готовы, завоевывать сторонников не умеют и работать в реальной массе общества не могут.

Путин рискнул. Рискнул личными отношениями в мировой элите. Рискнул признанием его легитимности этой элитой. Рискнул угрозой изоляции и угрозой организации его свержения.

Когда-то, еще идя на выборы в 2011 году, он сказал, что для президента России — и даже кандидата в президенты России — важно будет не то, как отнесутся к нему представители мировой элиты, а то как отнесется к нему народ России.

И признав волю народа Крыма — подтвердил, что для него это были не только слова.

К Путину можно относиться очень по-разному и, в зависимости от принятой позиции, за многое критиковать его политику. Но оказалось, что он обладает одним важнейшим качеством, которого были и остаются напрочь лишены лидеры ведущих политических сил страны и его возможные конкуренты.

Некая эмпатия общественных настроений. Некое созвучие того, что думаешь и чувствуешь сам — и того, что ощущает и ждет общество.

То есть, с одной стороны, способность сказать то, что, казалось бы, против формальной логики будет понято и принято не политиками и депутатами, а рядовым таксистом. С другой — это и возможным оказалось именно потому, что, хотя сказал он эти не вполне респектабельные слова не продумывая, на внутреннем порыве, оказалось, что это то, чего общество ждет.

Можно гадать о том, что в случае с Путиным играет большую роль — общность интересов, научный анализ либо просто умение чувствовать так, как в это время чувствует большая часть общества — но у него это получается. Получается вовремя сказать то, что поймет и одобрит и простой таксист.

Как он сказал при восстановлении Советского гимна:

«Может быть, я ошибаюсь, но ошибаюсь вместе с народом». Может быть, это способность ощущать настроение окружающих, привитая в школе КГБ. Может быть — внутренняя человеческая способность и просто изначальное родство с народом, но у него получается.

Когда он впервые стал Премьером, его рейтинг был на уровне 2 %. Через десять лет его будут называть заоблачным. Российское общество не доверяет российской власти на всех ее этажах, но доверяет Путину, который эту власть возглавляет. В частности, потому что видит в нем не власть, а своего Защитника от этой власти. Для общественного сознания он — не Первый Консул, он — Трибун (в римском понимании тот, кто ограничивает власть должностных лиц именем народа).

И базируется это на том, что он умеет чувствовать, что от него ждет народ — и говорить то, что обществом будет воспринято.

Хороший он или плохой, верна его политика или нет — но он это умеет.

А его оппоненты — не умеют.

И поэтому вся их критика и все атаки против него, в том числе, когда они имеют под собой основание, не воспринимаются основной частью общества.

Тот, кто хочет его победить, должен, как минимум, научиться тому, что умеет он — чувствовать настроения общества. И уметь действовать хотя бы формально в их русле. А пока они этого просто не умеют.

Наглость и бесцеремонность, которую частью американские, частью — европейские структуры проявляют к России и к ее гражданам, становятся очевидными. Вообще, Запад, США, Европу не нужно демонизировать, если они поступают так или иначе и игнорируют интересы России, одновременно задевая ее достоинство — это не потому, что они ее страшно не любят и мечтают избавить от нее человечество.