— Там сега има решетки, затворено е… Ще има концерт, строят сцена.[59]

— Концерт? Кто приезжает?

— Думати Джими Хендрикс…

— Какой Хендрикс? — Я от души удивился (у нас по ТВ хоть и говорят, что звезды едут в Москву тогда, когда в другие места их уже не приглашают, но не с того же света!..). — Он давным-давным умирал!

— Нет, этот, другой… Джоэл… Вилли…

Алка вытащила зеркалко и стала ретушироваться.

Я следил за ней и вспоминал Италию, где видел, как на пляж утром пришли две славянские туристочки на каблучках, польки или чешки, разложились, первым делом достали косметички и начали краситься… весь пляж смотрел, онемел, но Алка, жмуря пухлые губы и так и сяк, одобрила их:

— А чего, правильно бабы делают! Всегда надо хорошо выглядеть, никто ж не знает, где кого отловишь… Поэтому наши бабы всегда начеку и наготове, вон, мэл-гибсонов и ван-даммов охмуряют, не хренов собачьих, а звёзд… Или как та баба, что через рот забеременела от вашего Беккера?.. Он ей сейчас чуть не 20 тысяч в месяц отваливает… Как её зовут, чернявая такая, на негритоску похожа?.. Взяла за щеку и перенесла, куда надо! Умна баба!

— Получёрная такая, губливая? — включился я в поиск.

Стоян тоже зашевелил затылком. Чувствуя явную неприязнь к его затылку и не вспомнив имени этой получёрной губатой сперматовозки, мы начали обсуждать другую проблему — скоро ли изобретут чипы, чтобы любой язык прямо в мозг сажать?.. Следя за щетиной на затылке Стояна, я начал про себя вычислять, сколько гигабайт информации может вместить средний мозг вот такого среднего индивида?.. И от чего это зависит — от объема черепной коробки, мозгового вещества или каких-то других факторов?.. И если вес души можно мерить в микрограммах, то почему нельзя мерить память ну, в гигабайтах, например?.. У меня вот память быстрая и цепкая, целые куски из книг держит в запасе, иногда даже очень не вовремя их выпускает… И что мерять — объем или скорость поиска? Если скорость, то тогда в битах, как скорость Интернета… Или надо выработать новую единицу, чтобы охватить оба параметра: объем + скорость поиска… Помнится, Хорстович утверждал, что русские втайне, где-то в Сибирии под землёй давно ведут такой эксперимент, и создан уже монстр, который может на ста языках сказать простые фразы типа: «Здравствуйте, вам нефть нужна?», «За пресную воду из Арктики кто платить будет, Пушкин?» или «Медь только у нас осталась, недорого»…

В пустой голове иногда катался от уха к уху маленький поезд: в одном ухе делал остановку, брал пассажиров — палочек Коха, спирохет, боткинцев, и вёз их — через голову — к другому уху, по мостику через реку, что втекает в двойной тоннель носа… Иногда вспыхивали лучи, и тогда жёлтые бациллы закрывались белыми сомбреро, только боткинцы ничего не боялись… И опять здравы будем, други…

Ах, нет, это Стоян что-то рассказывает про друга из зеленчуков магазина — ракии много пьёт, самоупийца.

В машине как будто стемнело. Мы то стояли, то ехали. Алка задремала на моем плече, отчего я почувствовал себя ответственным за её сон и старался громко не отвечать Стояну, который ругал московичек за выгодничество и хвалил Алку:

— …Алка — душичка, сладурче… добра душа… Тя е от мал град, а тези тук са израснали, гадини[60]…

— А откуда она, из какого мал-града? — Я понял только это.

Сквозь дрёму она сама ответила:

— Город Холмогоры… улица Возрождения, 3…

Глаза её были тайно полуприкрыты, и уверенность в том, что её надо взять с собой, возросла… И почему-то возникло желание сказать таким грубым голосом что-нибудь в хамско-прошедшем времени, с нажимом на каждом слоге, что я сделал:

— А ну, быстро сюдааа положииил, я сказаааал! Не поооняяял?

Алка очнулась, осмотрелась:

— Ты чего, Фредя, рехнулся? Стоянчик, где мы? Где твои бабочки? В туалет пора. Слышь, бычок! — и она потрепала болгарина за ушами, вызвав его довольное урчание:

— Сейчас, муцунка[61]… Скоро.

Около въезда к зоопарку выяснилось, что заехать надо с другой стороны: там цех по выращиванию бабочек, рыбок и всяких хомячков.

Стоян перепроверил по бумажке: так, заказано 300 пёстрых, 300 жёлтых и 300 белых пеперуди…

— Ты загони машину подальше, где людей нет, я косяк забить хочу, — сказала Алка, пересматривая сумку.

Стоян искоса хмыкнул, но без возражений поехал дальше, вдоль ряда машин, стоящих у входа в длинное здание, где на стенах были нарисованы звери: верблюд в пустыне, лиса в кустах, рыбы под водой…

— Они чего, верблюдов тоже разводят? — удивилась Алка, потягиваясь и резво посматривая на меня — и от её взглядов загорались огоньки в сердце, а где-то внизу, в коленях, насторожилась притихшая змейка.

Переждав, пока Стоян скроется в дверях и быстро, по-звериному оглядевшись, она засунула руку мне между ног и перебралась выше, до упора:

— Соскучился тут без меня, котик… Хочешь, приятное сделаю?.. Смотри, чтоб никого не было, а то штраф платить…

Я стал со страхом оглядываться в окна. Но внизу так было хорошо, что внимание сразу раздвоилось, я не знал, что делать и куда смотреть… Наверху — штраф, опасность, от этого внизу еще приятнее…

— Да, так, хорошо… — мечтал я вслух, крепко держась за её голые груди, чтобы не улететь…

Она сползла с сиденья вниз, её мясосочные губы делали свое доброе дело, им помогали хозяйские пальцы и блудливый крепкий язычок, который неожиданно вылезал наружу, мельком обегал вокруг головки, не забыв заглянуть в щелочку, и стыдливо скрывался за влажными поворотами губ.

Вдруг я увидел две тёмные фигуры и сказал, как учил Виталик:

— Апас! Люди! Апасно!

Она оторвалась, сидела, притихнув, невидимая за спинкой сиденья, я тоже кое-как прикрыл расстегнутые брюки. Так мы переждали, пока они пройдут, причем Алка всё время украдкой держала руку на моей вздрагивающей змейке, не давая ей укатиться в обмороке за ку-дыкину гору. Было слышно, как один человек говорит другому:

— Так у него рыба вялая, он её ячменём кормит, а от ячменя рыбу пучит…

Как только они показали нам свои невезучие спины, Алка опять начала движение рукой, хотя я думал, что не надо больше стресса. Но её пальцы заставили меня думать иначе, увели мысли в дебри, в дерби, где был только один выход, к которому мчалась кукла, за ней спешили гончие кончики её пальцев, а дальше летело мое «я»… пока не выскочило, белым клубочком, на спинку сиденья…