века и способно подождать ещё неделю-две. Правда, был шанс, что неведомый убийца лесника проявится ещё где-нибудь, но если жертвой окажется такой же «ветеран» РОНА, то и пусть его, а мы заодно раскроем и это преступление.

Я лишь позволил себе напоследок немного прогуляться по городу – уж слишком славной была погода, и не хотелось сразу запирать себя в духоте машины, в которой не было никаких кондиционеров. По узкой улице я прошел мимо большой площади с обязательным памятником Ленину и братской могилой павших воинов, через парк вышел на берег озера, из-за вида которого простил Лепелю все его недостатки и даже пожалел, что не приехал летом – чистая вода буквально звала нырнуть в неё. Стоял я там, наверное, с полчаса, размышляя о том, что просто ничего не бывает.

Если бы в здешних архивах имелось то самое пресловутое нераскрытое дело об убийстве в 1947 году, я бы уже записал его на свой счет и всё-таки попал бы на страницы здешней газеты, которая, кстати, называлась не «Лепельская правда», а «Ленинский флаг», и была ненавязчиво двуязычной. Впрочем, содержание её мало отличалось от любой другой газеты советского времени – четыре полосы удоев и видов на урожай с портретами испуганных передовиков производства и куцей врезкой программы телепередач на последней странице. Моя гордость была бы удовлетворена и заметкой в этом «флаге», но в итоге я уезжаю из Лепеля без ничего – лишь с надеждой, что все мои действия были верными и в итоге приведут к нужному результату.

[1] Герой помнит дату смерти Вайолет Джессоп очень условно; та умерла 5 мая 1971 года в возрасте 83 лет.

Глава 16. «Элита бьёт элиту»

С моей точки зрения события развивались предельно неторопливо, а с точки зрения коллег родом из 1972 года – неслись вскачь, словно взбесившаяся лошадь по ровному полю. Из Лепеля я уехал сразу, как только забрал из гаража отдела КГБ свою машину, и останавливался в дороге лишь на заправку, по нужде, да уже под вечер, чтобы с полчаса прикорнуть прямо на передних диванах. В итоге я приехал в Сумы в ночи, когда меня никто не ждал – только пустая квартира и гитара, на которую я посмотрел с легкой тоской, но оставил в покое. А утром уже был в управлении и докладывал полковнику Чепаку о том, что мне удалось узнать в Белоруссии.

Он отнесся к моим успехам с легким скепсисом, но это было понятно – видимо, давно уже списал то давнее убийство в «висяки», и не ожидал, что у заезжего москвича выйдет что-либо путное. Но с послезнанием расследовать такие дела много проще, чем тыкаясь по углам, подобно слепому кутёнку. Да и я, наверное, не стал бы проявлять рвение, если бы речь не шла об известной военной преступнице, о которой Чепак пока не был в курсе.

Сейчас это дело фактически переходило в разряд рутинного. Надо было запросить у Брянска всё, что им известно о том человеке, который много лет служил лесником, и дождаться из Лепеля хорошего качества фотографии подозреваемых из списка, подготовленного мной и Андреем. А потом показывать их в Ромнах возможным свидетелям – то есть обходить всякие присутственные места вроде автостанции, гостиниц, магазинов и рынков, спрашивать у таксистов и вообще у всех, кто хотя бы теоретически мог видеть чужака, который застрелил лесника из немецкого «люгера».

Но это уже были не мои заботы. Теперь это дело переходило в руки оперативников и следователей из Ромн и областного управления, их для этого и держат на государственной службе. Я же со своей стороны должен был лишь проконтролировать, чтобы всё было сделано со всем тщанием и в полном объеме, а ниточку, которая ведет к Тоньке-пулеметчице, никто не упустил. Я почему-то был уверен, что лесника убила именно она.

Эта рутина захватила и меня, но я имел небольшую отдушину – подготовку к смотру художественной самодеятельности, который надвигался неотвратимо. Перед отъездом я выложил Саве всё, как на духу – без ссылки на источник знаний, конечно, лишь голую информацию про то, какие песнопения имеют шанс победить на республиканском конкурсе. Сама идея петь украинский вариант песни его не пугала, но и не вдохновляла – впрочем, он согласился немного поводить наш ансамбль за нос. Мы договорились, что на репетициях продолжим исполнять «Позови меня с собой» на русском, а сами отдельно потренируем украинский – и даже провели пару сейшенов у меня в квартире. Наверное, Сава чувствовал себя кем-то вроде разведчика в тылу врага, а вот мне было слегка неловко, что я вовлекаю его в игры, которые к нему, по большому счету, не имеют ни малейшего отношения.