которые выстроились, нагие и окровавленные, над растерзанным женским трупом поодаль, за главным домом. Потом Безымянный Дух атаковал Прентиса... наверное, это Прентис, он бежал, вопя и дико вращая глазами, к девушке, которую совали головой в огонь... монстр устремил полупрозрачные, светящиеся щупальца к мальчику по имени Лонни, который чуть не застрелил Тейтельбаума и Гарнера всего... две? минуты назад. Лонни рефлекторно стрелял в Больше Чем Человека, который, засунув одну руку себе в кишки, а второй сжимая пурпурный восставший член, скалился на Лонни зубастым ртом, откуда лез червяк толщиной в бицепс...

Тварь над бассейном потянулась ко всем, а особенно — к Гарнеру и Констанс.

Миновало три секунды.

Пикап заревел и устремился к бассейну, волоча за собой бобину с намотанным на неё кабелем. Чокнутый старый хиппи на водительском сиденье торжествующе завопил во всю мощь лёгких и обрушил машину кабиной вперёд в воду. Там, где обнажившийся конец кабеля коснулся воды и ударил по ней наворованным с ЛЭП напряжением, поднялся фейерверк искр; пикап прорвал носом вязкую защитную плёнку на поверхности бассейна и зарылся в самое дно, шипя и искря. Чёрно-зелёные воды возмутились, закипели, застонали, и Гарнер, присмотревшись, понял. Фиолетовое пламя облекло колонию небольших астральных червей — их в бассейне были десятки тысяч, и теперь, когда по всей поверхности скакали и шипели электрические разряды, червяков поджаривало заживо. Как нацеленные в случайных направлениях ускорители элементарных частиц, молнии разметали и растерзали астрально-плазменные оболочки Акишра, и, следуя нитям эфирного взаимодействия, цепь замкнулась через протянутые к бассейну щупальца властелина Акишра, поразив и Магнуса, и тех, кого он контролировал на террасе и в доме.

Яростные потоки электричества устремились через Магнуса к Больше Чем Человеку, к останкам Джеффа и его убийцы, оттуда — в главный дом и через занавеси роз — в стены гостевого домика. Розы сверкнули, словно клубки неоновых змей, извергли скрежещущий стон отчаяния; мощные электроразряды вонзились в оказавшуюся у гриль-печки восьмёрку Клевретов и Людоедов, поразив заодно два оживлённых червями трупа — искорёженные, ползущие по траве останки Артрайта и Лизы. Потом молнии, как пальцы слепца, потянулись к Гарнеру, но вроде бы сочли, что он не в их вкусе, переместились к Констанс, на миг зависли над ней, и девушка застыла, будто каменная; толика их света пролилась на руки Гарнера и отпугнула тянущийся к девушке клубок червей — те полыхнули в воздухе, как звёзды, и сгорели. Заряд оставил Констанс, проследовал мимо Лонни, Прентиса и чёрной девочки, потом устремился дальше. С новой яростью молнии засверкали, достигнув Больше Чем Человека и его клевретов — те корчились и вопили, усаженные на физический и духовный электрические стулья одновременно, и каждого облекла плюющаяся искрами корона ослепительно белых и синих разрядов, превратив их в человекообразные ракеты-хлопушки; спазматически дёргаясь, существа накинулись друг на друга, точно гальванические разряды высвободили архетип, лежавший в основе всех стремлений этих тварей — сожрать, что подвернётся. Палочка-Выручалочка вцепился в Больше Чем Человека и разорвал его на куски голыми руками, а остальные пособники Больше Чем Человека принялись драть на части друг друга, полетели озарённые молниями лохмотья и обрывки плоти, и казалось, что каждая подлетевшая в воздух пригоршня человечины сама загорается и принимается разрывать себя на ошмётки; вот женщина зарылась головой в кишки партнёру и высунулась наружу, перегрызя ему позвоночник, но кто-то подбежал сзади к ней самой и с нечеловеческой силой оторвал ногу, ещё кто-то вгрызся клыками в лицо тому, кто это с ней сделал, и, вырвав ему глазные яблоки, принялся выгрызать мозг.

Красный пикап горел в бассейне, точно кипящий лобстер в кастрюле. Прошло пять секунд с того мгновения, как он опрокинулся в воду. Заражённые Акишра люди разрывали друг друга на куски, всё быстрее и быстрее, пока за этим стало невозможно уследить глазом, и все они, вместе с червями, которые ими управляли, не исчезли в облаке летящей во все стороны плоти. Гарнер повернул голову... и увидел, как яростная шаровая молния подожгла рукотворные Мокрухи и поднялась посочленённым с ними щупальцам к Акишра-Магнусу, и тот взорвался со страдальческим всхлипом, запылал, как римская свеча, высвобождая сотни тысяч уловленных в его утробе душ, по спиралям устремившихся в пустоту.

Акишра пылали в воздухе над домом.

Десятки тысяч червей вылетали в никуда и сгорали без следа. По крайней мере, из этого мира, подумал Гарнер. Полностью это их не уничтожит. Окончательно их ничем не возьмёшь.

Туман рассеялся, над бассейном воссияло солнце. Призрачные формы стёрло с небес. Магнуса больше не было. Без Акишра Больше Чем Человек и его пособники стали кучами дымящейся плоти, которые некому было оживить. Лонни с Прентисом вытаскивали из гриль-печки несчастную обгоревшую негритянку.

Гарнеру вдруг так поплохело, что он испугался, как бы не уронить Констанс. Сердце его исполняло барабанный ритм, во рту было сухо, как в пустыне. Но ему нужно было ещё кое-что проверить. Он с трудом повернулся и заглянул в бассейн.

Вода в бассейне утратила прежний цвет, стала прозрачной, как хрусталь, и словно бы подсвеченной изнутри. Старый бородатый хиппи в пикапе был, разумеется, мёртв.

Пикап объяло фиолетовое свечение, и, как нить в лампе накаливания, собственным психоделическим огнём ослепительно сверкал на водительском сиденье неопалимый морщинистый планокур, торжествующе ухмыляясь после смерти.

Глава 14

Беркли, Калифорния. Год спустя

Гарнер обрадовался, что захватил с собой цветы. В палате Констанс их не было. Она сидела там — в потрёпанной футболке «Симпсонов» и шортах, босая. Она прибавила в весе. Немножко больше, чем требовалось. Раньше, в первые месяцы после Ранчо, она вообще едва прикасалась к еде, а теперь переедала. Он не знал, к добру это или к худу.

Она сидела за своим столом у окна, развернув экземпляр «Сансет Мэгэзин», и рассеянно смотрела картинки. Окно было широкое и выходило на лужайку, где пациенты госпиталя занимались лечебной физкультурой. Ещё там проводили спортивные состязания и праздники, а также выгуливали кататоников в колясках. Небо затянули облака, и света через окно сочилось немного. Деревья, отгораживавшие госпиталь от мира, начинали рыжеть и краснеть.

Минуту он простоял, глядя на неё и внутренне собираясь.

Ей лучше, сказал он себе. Ей и вправду лучше. Многомесячный делирий остался позади. Она перестала резать себе руки и кидаться на людей.

— Привет, дочка, — Гарнер положил букет цветов на столик у койки, присовокупив к нему упаковку печенья. — Принюхайся, как приятно пахнет. Я не про себя и не про еду. Я даже не про печеньки. Я