Больше союзники не утверждали, что это дело рук оказавшейся в Эланде Герики. Та, что в момент рождения младенца-Воплощения становилась Эстель Оскорой, обретала власть, достаточную, чтобы остановить Охоту без Охотника, — гончие тумана не могли не узнать, кто перед ними. Женщина же могла просто испугаться и действовать бессознательно. Другое дело — финусы, порождения древней магии! Обнаружить их и истребить мог только опытный маг-ройгианец.

Разумеется, Годой и так знал, что Шандер жив, и винил в этом Романа Ясного, приходившего попрощаться со Стефаном и случайно набредшего на потайную камеру. Регент не сомневался, что причиной, заставившей либера уйти, не попробовав отомстить — и как же жаль! — было желание спасти Гардани. А то, что этот то ли эльф, то ли Преступивший, то ли и то и другое сразу, не смог исцелить графа, подтверждало, что магия Ройгу нынешней Тарре не по зубам. И вот надо же!

Двойник в зеркале, надавав множество глупых советов и потребовав сделать то, что Годой и так делал, давно растаял, а регент сидел на краю мраморного бассейна с остывающей голубоватой водой и думал, думал, думал…

Единственный ответ, который приходил на ум, был прежним. Рене Аррой! Эландец, бывавший за Запретной чертой и уничтоживший господина Бо, мог оказаться посвященным четвертой степени, у которого хватило наглости и сноровки освободиться от излишне навязчивой опеки. Похоже, он вовсе не случайно покинул Эланд накануне эпидемии, а союзники… С них сталось бы обратиться к тарскийцу лишь после того, как эландец обвел их вокруг пальца!

Если так, Аррой знает или догадывается, кто такая Герика, и если девчонка в самом деле в его руках… Хотя это вряд ли, и все равно с Эландом нужно кончать, и кончать быстро! Но для этого нужно протащить союзников через Горду, а это опять Чаша. И не одна. Шила же в мешке не утаить! Как ему править, если жители империи узнают, что он якшается с нечистью, которая режет арцийцев, как баранов! Разве что выдать убийства за месть сторонников Базилека мирным людям, принявшим руку Годоя? Нет, пока Архипастырь жив, не выйдет.

Как ни крути, со всех сторон лучше, чтобы бледные прорывались в Эланд через Явеллу. Пусть там и наполняют свои Чаши! Самое подходящее место. Он же ударит на Гверганду, отвлекая Рене от Ганы и Вархи! Если Аррой и союзники уничтожат друг друга или хотя бы ослабят, он, Михай, покончит с победителем и спокойно займется всяческими тайнами, проклятиями и Пророчествами.

Но сначала надо выяснить, где Герика, и не дать ее уничтожить. Годой достаточно изучил господина Шаддура, чтобы понять: ройгианец не хочет дважды входить в одну реку. Герика приговорена, ее убьют и потребуют Ланку, так как другой женщины, способной выносить Воплощение Ройгу, они не знали. Ройгианцы не год и даже не десять лет истребляли всех, в чьих жилах, по их мнению, текла древняя кровь. Но пойти на охоту еще не значит вернуться с добычей! Рене Аррой вопреки всему остался жив, а теперь они упустили еще и Герику и назад ее не получат. Как и Ланку, которую защищает беременность и жизнь соперницы и которую нужно будет под благовидным предлогом забрать в Мунт. Потому что, погибни Геро и получи союзники Ланку, он им… станет просто не нужен. Кроме того, таянка — его жена, и он не собирается отдавать ее ни союзникам, ни богам. Годой огляделся, выбрал размягчающее пятки мутно-желтое снадобье, с наслажденьем выплеснул в присмиревшее зеркало, полюбовался потеками и вышел. Ночь только начиналась, и он проведет ее, как намеревался, назло всем позабывшим, что такое вкус жизни.

3

Издали донесся заунывный, протяжный клич, похожий на закатный вой шакала в степи. Глашатай Истины возвещал адептам пророка Баадука,[21]что пришел час полуденной молитвы. Все мужчины, достигшие четырнадцати лет, преклоняли колени там, где их настигал зов. Базарные площади, заселенные ремесленниками кривые улочки, сады вельмож и лачуги нищих — всё превратилось в один гигантский, накрытый синим небесным куполом храм, в котором последователи истинной веры славили Всеотца и его пророка. Во всем Эр-Иссаре был только один человек (женщины, рабы, евнухи и иноземцы в счет не шли, у женщин, как известно, души нет, а прочие и так будут прислуживать на том свете тем, кого осенил свет Баадука), не считавший нужным напомнить о себе владыке Неба. Он мог себе это позволить, так как по эту сторону пролива не было никого, не склонившегося пред величием Майхуба сына Джуббы сына Адара.

Калиф досадливо нахмурил соболиные брови — вопли глашатаев мешали сосредоточиться на важном. Соскользнув с низкого дивана, Майхуб самолично захлопнул выходящее в глубокую лоджию окно. На первый взгляд владыка атэвов казался изнеженным и чуть ли не женоподобным, но под шелком скрывалась сталь. Не наделенный богатырским ростом и могучим сложением, как его отец и дед, калиф унаследовал от них ловкость и беспощадность дикой кошки и выносливость верблюда. Майхуб был четвертым сыном Джуббы, но атэвы не чтили первородства, подобно живущим за проливом хансирам.[22]Главой рода должен стать сильнейший. Харраш был сильнее Майхуба, Джамал — злее, Низар — красивее и хитрее, а Фарид превосходил всех ученостью. Но саблю отца и седло калифа получил Майхуб.

Трое братьев властелина ныне вкушали вечное блаженство в объятиях райских дев, а книгочей Фарид, навеки утратив необходимость в девах, предавался излюбленному занятию в угловой башне белого дворца. Царедворцы, внимательно наблюдавшие за схваткой наследников — голова у человека лишь одна, и склонить ее надо вовремя и перед тем, кем следует, — не сговариваясь, предрекли четвертому сыну Джуббы великое царствование. И не ошиблись. Саблей и золотом он уже четырнадцать лет держал в руках весь север великого Сура.

Придворные не раз уговаривали владыку перейти через пролив, но Майхубу не был нужен Эр-Арсий. Когда-нибудь небесно-синее знамя Баадука осенит весь мир, но это будет не скоро. Ему не увидеть. Пока же с хансирами лучше торговать, а не воевать. Они еще сильны. Майхуб хорошо помнил битву при Авире, так удачно проигранную его отважным братом. Харраш возжелал накормить коней виноградом арцийских долин и пополнить свой гарем светловолосыми девственницами, но кто уходит за шерстью, рискует вернуться стриженым… Майхуб не был склонен повторять чужие ошибки — можно и нужно брать в плен хансирские суда и тайком покупать красивых девушек и мальчиков, но воевать?

Другое дело — иджаконцы. Эти морские псы были достойными соперниками атэвских корсаров. Половина того, что добывали атэвы на море, попадало не на юг, а на север. Но Эр-Иджакон был далеко, и разгромить гнездо злобы Майхуб не мог, а быть смешным, проклиная недоступных северян, не желал. По молчаливому уговору маринеры и атэвы рвали друг другу глотки тихо. Каждый, выходя в море, понимал, что может не вернуться. Правда, северяне были милосерднее — пленных атэвов они сразу же убивали.

Глашатай замолк, и калиф небрежным движением ударил в небольшой гонг. Обитая позолоченной медью дверь распахнулась, и перед владыкой простерся ниц дежурный евнух. Если приказание, отданное Майхубом, его и удивило, он не показал виду, а, облобызав пол, по которому ступали синие сапоги владыки, пятясь вышел.