– Готовьтесь открыть и тут же заприте, как только я выйду.

Она яростно помотала головой.

– Нет…

– Считаю до трех.

Она закрыла глаза, а затем неожиданно меня обняла.

– Будьте осторожнее.

Я беззвучно досчитал до трех и кивнул. Рэйчел оттянула задвижку, и я выскочил в коридор.

Там было пусто.

Воздух наполняло голубоватое марево, запах пороховых газов чувствовался гораздо сильнее. Тут я сообразил, что Рэйчел не заперла дверь, вышла со мной и округлившимися глазами оглядывается вокруг.

– Я иду с вами.

Времени на споры не было. Я направился к лестнице, стараясь идти как можно тише. На середине темного коридора остановился убедиться, что дверь на крышу по-прежнему закрыта и на замке. И в это время услышал вдали затихающий звук мотора.

Это удалялась лодка.

Если я и испытал какое-то облегчение, то оно тут же сменилось растущим страхом.

– Ланди! – позвал я. – Ланди!

Из тишины ответило эхо. А затем я услышал нечто иное – низкий, хриплый звук, доносящийся с лестницы. Подбежал к ней и увидел инспектора.

Он лежал на середине, одна нога подвернута, руки вытянуты по бокам. Весь перед залит кровью. В сумраке башни создавалось впечатление, что на его груди и животе что-то лежит. Но в следующую секунду стало ясно, что это внутренности и ребра.

Ступени были липкими от крови. Она уже начинала сворачиваться и тянулась жгутами в тех местах, где капала с верхней ступеньки на нижнюю. Вставая перед раненым на колени на узкой лестнице, я смутно чувствовал за спиной Рэйчел.

– Ланди? Боб? Вы меня слышите?

Он был еще жив. Грудь с большим усилием медленно поднималась и опускалась. Оказалось, что тот звук, что я услышал, было его дыханием – затрудненным и астматическим. На лице удивленное выражение, глядящие в темноту васильковые глаза то и дело мигали из-под забрызганных кровью очков.

– Господи! – всхлипнула Рэйчел. – Что с ним сделали!

Я сорвал с себя куртку, прижал к ужасной ране и, держа обеими руками, приказал:

– Выйдите наружу, поймайте сигнал и позовите на помощь.

– Может быть, лучше…

– Делайте, что вам говорят.

Продолжая давить на куртку, я посторонился, чтобы Рэйчел могла пройти. Она старалась не наступать на кровь, но ее вытекло на лестницу слишком много. Когда она проскользнула, я заметил в сворачивающемся месива отпечаток подошвы, но размышлять об этом было некогда. Поменяв положение, чтобы дать отдых рукам, давил на рану. Скомканная куртка промокла, руки скользили. Кровь текла медленнее, но не от того, что я делал.

– Вот что, Боб, – начал я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ободряюще. – Рэйчел пошла звать на помощь. Все, что от вас требуется, – держаться и оставаться со мной. Не спите и сосредоточьтесь на моем голосе. Договорились, Боб?

Ланди не ответил. Взгляд оставался прикованным к чему-то над ним. Грудь медленно поднималась и опускалась. Я продолжал говорить. Говорил о его жене, о дочери, о внучке. О дне рождения маленькой девочки – обо всем, что приходило мне в голову. Я не понимал, слышит ли он меня, но продолжал, потому что мне казалось, что так надо. И еще потому, что больше ничего не мог для него сделать. Продолжал говорить, когда вернулась Рэйчел и молча встала у подножия лестницы, продолжал, когда грудь инспектора перестала двигаться и стихло болезненное дыхание, продолжал даже несмотря на то, что понял, что разговариваю лишь с самим собой.

Дождь колеблющимся серебристым занавесом отгораживал башню форта от остального мира. Но время от времени, когда порыв ветра заносил его в сумрачное подбрюшье, россыпь капель проникала за воротник и в рукава, и от этого пробирало холодом.

Отлив обнажил устроенные вокруг башни песчаные банки, выявив у одной из опор гладкий коричневый островок. Испещренный пятнами водорослей и ржавых консервных банок, он был облюбован десятками маленьких бледных крабов. Они осторожно выходили на дневной свет и, оставляя следы на мокром песке, ползали с поднятыми клешнями.

Я наблюдал за ними с края швартовочной платформы под башней. Начинался прилив, и крабы исчезали в отвоевывающих свое право на отмель волнах. Мне жаль было с ними расставаться – глядя на них, я отвлекался от того, что происходило над головой. Вместо погубленной и оставленной в башне куртки мне набросили на плечи одеяло. У швартовочной платформы рядом с маленькой лодкой, на которой приплыли мы с Рэйчел и Ланди, прыгало на волнах суденышко морского подразделения полиции. Дальше на глубине, где волнение было сильнее, качался большой баркас. Пока мы, выйдя из башни, ждали прибытия специальных служб, Рэйчел, не переставая, утирала слезы.

– Я виновата. Он же не хотел сюда плыть.

Я говорил ей, что нет смысла себя винить: кто мог предположить, что случится такое? Но, похоже, мои слова на нее нисколько не действовали. Оцепеневший от потрясения, я чувствовал себя бесполезным, даже неспособным ее обнять. На руках спеклась кровь Ланди – теперь уже липкая и холодная, но до прибытия полиции я не мог ее смыть. Чтобы исключить нас из числа подозреваемых, наши руки требовалось проверить и убедиться, что на них нет остатков пороховых газов. Кровь так и застывала на мне комковатой коркой, пахнущей железом и внутренностями, которая потрескивала при каждом моем движении.

Первым прибыл скоростной сторожевой катер и привез парамедиков, которые тут же поднялись по лестнице к Ланди. То, как они спешили, было разительным контрастом их скорому появлению обратно. Помощь оказывать было некому, и, вернувшись ни с чем, они предложили нам до прибытия полиции одеяла и кофе. Затем появилось морское подразделение полиции, и я смутно припоминал знакомые по экспедиции в устье лица. За ними приплыл большой полицейский катер, с которого сошло, как мне показалось, бесчисленное множество экспертов и стражей порядка. Или это одни и те же сновали туда-сюда.

Я за ними не следил.

Рэйчел повезли на берег допросить и выслушать официальное заявление. Меня, хотя и не просили остаться, никто не гнал. Я мог догадаться, почему. И, не путаясь ни у кого под ногами, ждал на платформе, наблюдая за бурной деятельностью крабов. Наконец один из экспертов взял с моих рук мазок, после чего я мог смыть с них кровь Ланди. Скрючившись на платформе, опустил в море руки и соскабливал с кожи запекшуюся кровь, которую уносила холодная соленая вода.

В середине дня сторожевой катер вернулся с новой порцией пассажиров. Он ткнулся носом в платформу, и я смотрел, как с него сходят старший следователь Кларк и Фреарс. На них были комбинезоны, на лице Кларк суровая мина. Когда полицейский помог ей пройти по трапу, она бросила на меня взгляд, но, не сказав ни слова, направилась к лестнице. Ступивший вслед за ней на платформу патологоанатом держался необычно мрачно. Посмотрел на меня и остановился, словно не зная, как поступить.