– Ее заинтриговало мое сообщение о том, что вы у меня учились, – добавил я, но это никакой реакции у Сейры не вызывает.

Официантка возвращается с мартини и спрашивает меня, не хочу ли я еще кофе. Я не хочу.

– Если что-нибудь пожелаете… – говорит она и уходит.

– Так, – говорит Сейра, попробовав мартини. – Так как же мы поступим?

– Почему бы нам не начать с вопроса «почему именно сейчас?». Зачем потребовалось ждать десять лет, чтобы обнародовать новые сведения? Не проще было бы сделать это при выходе фильма на экран?

– Возможно, – отвечает Сейра. – Не знаю. В то время мы с Изабель были в ссоре и не разговаривали. Мы и до сих пор не помирились, но тогда это было внове. У нас была серьезная стычка – дело приняло не просто уродливый вид, но жуткий. Все воспринималось очень болезненно. Я действительно хотела предать гласности документальный материал, главным образом, поскольку мне казалось, что это повредит Изабель. Она тогда вернулась в магистратуру, пыталась вытянуть диссертацию. Если бы стало широко известно о том, что мы участвовали в работе над этим безумным документальным проектом, я так понимаю, ее исследование стало бы куда менее приятным.

Впрочем, впервые в жизни я прислушалась к своему внутреннему голосу и поступила как следовало. Потом долгое время я была настолько занята, что у меня не было времени подумать об отснятом материале. Согласившись на интервью для Rue Morgue, я не собиралась упоминать об этих вещах. Просто… так получилось. Теперь я не вижу в этом ничего дурного. Я хочу сказать, Изабель уже закончила работу над диссертацией, так ведь? Разве она теперь не массажистка или что-нибудь такое?

– Инструктор по йоге, – говорю я. – Но признайте, что…

– Выбор времени весьма подозрителен, да. Не могу винить тех, кто так думает. Вот только это я вам и могу сказать.

– Однако у вас есть исходный документальный фильм.

Сейра кивает.

– Есть. – Она открывает ноутбук. – Да только беда в том, что мы живем в эпоху, когда такого рода материал легко подделать. Имея необходимые ресурсы, можно сварганить такое, что введет в заблуждение всех, кроме экспертов, а может быть, и их тоже. Впрочем, зачем это надо? – Она поднимает руку, не давая мне сказать. – Да, знаю, слава. Но это тот самый случай, когда кассовые сборы лишь уменьшатся. Если бы единственной моей целью было вызвать интерес публики к фильму, я бы просто сказала, что исходный материал утрачен, что у меня полетел жесткий диск, на котором все хранилось. Ничтожный прирост доходов от проката не окупил бы трудов по созданию нового поддельного фильма.

– Именно это я и рассчитывал бы от вас услышать, если бы вы пытались выдать поддельный фильм за подлинный.

– Да, – говорит она, проводя кончиком пальца по тачпэду, благодаря чему компьютер оживает. – Штука в том, что если вы хотите поверить в конспирологическую версию, то всегда поверите. Что бы я ни говорила, так или иначе, мои слова станут свидетельством того, что вы хотите услышать.

– Тоже верно.

– Ладно. – Она набирает что-то на клавиатуре и разворачивает экран на девяносто градусов так, чтобы я его тоже видел. На нем справа на переднем плане – Изабель Раутер, ее лицо подсвечено тем же вечерним светом, что и скала, на фоне которой она стоит. Слева на экране на заднем плане виден вход в шахту.

– Вот так мы начинаем, – говорит Сейра. – Изабель стоит перед входом в шахту и рассказывает историю нашей несчастной женщины. Можем посмотреть, как она рассказывает, но вы ведь уже знаете суть истории, верно?

– Верно.

– Ну, тогда давайте… – Она перескакивает на десятую минуту от начала фильма. Зритель переносится в глубь шахты, ход вырублен в скальной породе, неровные стены и потолок, под ногами валяется мусор. Для всех, видевших фильм «Заблудившиеся во тьме», это знакомая картина, хотя голоса звучат непривычно. Чэд Сингер, его голос доносится справа от экрана, говорит:

– А мне это долго придется нести? Я потому спрашиваю, что тяжелая штука.

Голос Джорджа Молтмора, который может доноситься из-за камеры, бормочет что-то насчет акустики этого проклятого места.

– Фу! – говорит Кристи Найтингейл, увидев высохший трупик какого-то мелкого животного, вероятно, мыши.

– Пришлось заменить звуковое сопровождение на более интригующее, – говорит мне Сейра. – Кроме того, Чэд ушел, так что оставить его голос мы не могли. – Она останавливает запись временным стопом. – Такого я могу вам показать много, если вы именно этим интересуетесь. – Она перескакивает еще на пять минут вперед: участники съемочной группы столпились возле какого-то механизма, который мог бы фигурировать в комиксах работы Джека Кирби[84], размером примерно с холодильник. Желтая краска поблекла и местами отслаивается, большие круглые отверстия в боках затянуты паутиной. Сейра перескакивает еще на шесть минут вперед: все участники съемочной группы испытывают комическое облегчение, наткнувшись на старинный номер «Плейбоя» с помятыми страницами и обложкой. Шутки, которыми обмениваются при этом участники съемочной группы, очень похожи на таковые из более поздней версии фильма. Сейра перескакивает на десять минут еще дальше. Съемка, ведущаяся в темной галерее шахты, приносит первую неожиданность в нашей беседе, женское лицо на каменной стене. Оно точно такое же, как в фильме «Заблудившиеся во тьме». Я вздрагиваю и говорю:

– Господи. Это настоящее?

– Это то, что мы нашли, – говорит Сейра.

Я рассматриваю волнистые волосы портрета, линии скул и носа, странно-смазанное место на рисунке справа от меня, которое придает лицу вид черепа. Так и хочется прикоснуться к экрану, но я подавляю это желание.

– Я думал… Я хочу сказать, я знал, что Рич упоминал об этом портрете в своем рассказе, но я думал, он это сочинил.

– Я тоже так думала, – говорит Сейра. – Трудно поверить, что это правда, верно? Как будто что-то из фильма ужасов.

– Кто же это нарисовал? – Я не могу оторваться от портрета, который в некоторых отношениях не отличается от того, что я видел прежде, в прочих же отличается существенно. Еще более странно, что изображенная женщина очень похожа на Изабель. – Я хочу сказать, нет ли у Изабель друзей-художников?

– Она поклялась мне, что это не она, – говорит Сейра и кликает мышью по значку «воспроизведение». Камера панорамирует стену галереи и берет крупным планом Изабель.

– Очень смешно, – недовольно говорит она.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Кристи.

– Думаешь, я не знаю, что это?

– Изабель, – говорит Сейра, – это не мы нарисовали.

– Да, верно, – говорит Изабель.

– Серьезно, – говорит Кристи.

– Думаешь, мы это как-то подстроили? – говорит Прийа Субрамани.